Шадиману удалось бежать от диких "барсов",  значит,  у  него нашлись
сообщники среди близких Саакадзе... А что, если намек на Марабдинские ворота
означает  пропуск  через  них  войск  шаха?   Совесть  подсказывает  немедля
оповестить Саакадзе,  но выгода сомнительна,  а  что такое совесть в крупной
игре, раз на доску взамен костей бросается будущее княжеских знамен? В конце
концов князья решили отправиться якобы на оленью охоту в Джавахети...
     Остались одни Магаладзе,  и хотя владетели пригрозили им,  взяв слово о
молчании,  но Тамаз и  Мераб намеревались в  удобный час ничего не утаить от
Моурави. В Марабду князья прибыли глухой ночью, в одеждах скромных азнауров.
Появление  Андукапара  всех   поразило   и   обеспокоило.   Особенно  Фирана
Амилахвари,  - он пришел в ужас и от безумного путешествия брата и от своего
риска видеться с ним. Испытывали тревогу и остальные.
     Шадиман усмехнулся:
     - Вот как стали жаловать ко мне друзья!
     Но он тут же похвалил Андукапара за отвагу,  а  других за осторожность,
хотя Саакадзе сейчас не до слежки. Он плетет сети для улова князей, которыми
собирается кормить азнауров.
     Князья хмурились.  Саакадзе открыто заявил в Метехи: "Собираю азнауров,
время трудное,  пусть каждый примет на  себя  добровольное обложение.  Также
необходимо увеличить охраны на рубежах..."
     Шадиман развеселился,  он сочно хохотал, поглядывая с иронией на бывших
друзей.
     - Никогда не  думал,  что  вас  так  легко обвить вокруг дуба.  Или  вы
Саакадзе не знаете?  Если открыто о чем говорит,  значит, другое замыслил, а
что - нетрудно догадаться.
     - Пока многое для князей делает -  сам князь,  - все больше раздражался
Джавахишвили,  помня наказ жены опасаться ссоры с  Саакадзе и не поддаваться
"змеиному" князю,  - Саакадзе во всем советуется с владетелями, напрасно ты,
Шадиман, восстанавливаешь нас против Моурави!
     Джавахишвили с  тоской  вспомнил,  что  княгиня уже  приготовила десять
нарядных каба,  чтобы блистать в  Тбилиси,  возглавляя порученное ей Моурави
дело - быть покровительницей дарбази танцоров.
     По той же причине беспокоился и Цицишвили. Он решил говорить открыто:
     - Нам  сейчас  невозможно проявлять строптивость.  Католикос в  Моурави
видит опору церкви.  Народ каждое воскресенье свечи за  его здоровье у  икон
ставит...  Надо честно признать:  он,  а  не  мы,  спас Картли.  Два раза он
спасал, и в третий спасет, как справедливо сказал Мухран-батони.
     - Значит, из благодарности к Саакадзе в кабалу проситесь?
     - Время новое, князь, не замечаешь, - сухо оборвал его Липарит.
     Шадиман вздрогнул, то же самое говорил ему в Горийской крепости Георгий
Саакадзе. Помолчав, Шадиман медленно отчеканил:
     - Время  действительно новое,  меркнут знамена знатных фамилий,  князья
добровольно уступают свои права плебеям,  в  сами,  как  месепе,  топчутся у
порога мальчишки Кайхосро, ставленника ностевца.
     - Напрасно так думаешь,  Шадиман, старик Мухран-батони слишком горд и с
крутым нравом. Только по его совету правит Картли внук, и пока разумно.
     - Полезнее для тебя,  Квели,  так не думать,  Саакадзе вас всех в кулак
зажал, и это - только начало.
     - Вижу,   Шадиман,   ты  многого  не  знаешь...   Народ,  амкары,  даже
духовенство с  признательностью возложили бы  на  Великого  Моурави  царский
венец, он сам благородно отказался.
     - Зачем ему преждевременно фазанов дразнить?  Он и так царь,  а что еще
не  венчаный,  это его мало беспокоит.  Одержит третью победу -  вы  ему все
равно на коленях венец поднесете...  но уже не как могущественные князья,  а
как разжалованные слуги...  Неужели совсем ослепли?  Неужели не видите, куда
гнет  плебей?  Одно знайте:  пока он  не  уничтожит княжеское сословие -  не
успокоится. Это на съезде азнаурам обещал.
     - А ты, князь, их разговор из Марабды слышал? - спросил Цицишвили.
     - Нет,  у  меня не такие длинные уши,  как у  некоторых...  Твой азнаур
Микеладзе вчера моему лазутчику в  придорожном духане проговорился.  И  даже
хвастал, что Саакадзе обещал освободить его от скупого и неприятного князя.
     Андукапар злорадно смеялся:  согласный во  всем с  Шадиманом,  он кипел
ненавистью к изменникам сословия.
     Липарит силился скрыть гнев. С некоторых пор он стал остерегаться Квели
Церетели,  явного  лазутчика  Саакадзе.  Страх  попасть  снова  под  влияние
опасного и  бессильного сейчас Шадимана,  узника в  своей  Марабде,  вынудил
князя Липарита сдержанно сказать,  что если Великому Моурави потребуются еще
азнауры,  он,  светлейший Липарит,  тоже  с  удовольствием предоставит,  ибо
Саакадзе не себе берет, а царству.
     - Не  для снятия ли рогаток на княжеских землях нужны Саакадзе азнауры?
- спросил язвительно Шадиман.
     Этот вопрос для князей был самым тяжелым.
     Такая  разорительная  для   владетелей  мера  обогащала  мелкоземельных
азнауров,  особенно крестьян.  Но  князьям важнее было  спасти свои обширные
владения  с  их  пастбищами,   лесами,  фруктовыми  садами,  виноградниками,
красильнями,  давильнями,  мельницами и маслобойнями. "А с новыми ливнями, -
думали они,  -  могут вернуться и рогатки". Саакадзе молчал, а Мухран-батони
уже дважды затевал разговор о  рогатках,  которые,  по  его понятию,  мешают
развитию внутренней торговли и хозяйству.
     Шадиман внимательно слушал. Позор! Князья начинают походить на рабо