ибо если бы был рождаем, то он
был бы сыном; а если бы был нерождаем, то был бы отцом..."
     Трифилий благодушно оглядывал князей, они незаметно переминались с ноги
на ногу,  тщетно стараясь скрыть зевоту...  А Евстафий продолжал раскатывать
бесконечный свиток:
     - "...Искуситель вознамерился истребить имя царя в  земле Иверской.  Но
бога, в троице почитаемого, мы, грешные есьмы, его милосердием держимся..."
     Цицишвили насупился,  он начинал задыхаться от приторной слюны: "Что мы
- телята, из кож которых выделывается пергамент для подобных свитков?! Куда,
в какой запутанный лес тащит нас на райском аркане коварный монах?"
     Поглаживая клинообразную бороду,  тбилели едва слышно спросил:  "Может,
преподобный Феодосий сегодня разделит со мной скромную трапезу?". А Евстафий
все разматывал и разматывал свиток;  слова его падали, как дождевые капли на
камень:
     - "...заступничеством и  молитвою  пречистой  и  преславной  богородицы
приснодевы  Марии  движемся  и  пребываем  доныне  промежду  тремя  львиными
пастями..."
     Мераб Магаладзе прикинул глазами свиток: слава троице - будто не больше
трех аршин осталось!  Но  пусть хоть еще  три  дня  хрипит монах,  три князя
Магаладзе,  отец и два сына, благоговейно будут слушать. Не следует забывать
- их владение не более чем в трех агаджа от Носте.
     Вдруг князья насторожились. Евстафий повысил голос:
     - "...с одной стороны Леки скверные, с другой стороны Перс, а с третьей
Турок.  Но бог наш,  в  троице воспеваемый и серафимами славимый,  взирая на
благочестивый и  православный род Иверский,  направил мысли премудрого главы
церкви на ветвь царей грузинских, ведущих линию свою от воссиявшего великого
Израиля.  Во  мраке  времен и  веков предки князей доблестных Мухран-батони,
защищая мечом и щитом своим землю Иверскую,  вели великую битву с хосроями и
сапарами, Киром и Надиром, Лукуллом и Помпеем..."
     "Шадиман, спаси нас!" - хотел выкрикнуть Церетели и выкрикнул:
     - Спаси нас, владыка!
     - Спаси от бесцарствия! - торопливо подхватил Тамаз Магаладзе.
     - Хвала тебе, католикос! - шумно подхватил Зураб.
     - От  хвалы  католикос живых хоронить начал...  -  шепнул Липарит князю
Газнели.
     Но  старик,  сдвинув  густые,  словно  посеребренные  брови,  негодующе
отмахнулся:
     - Святой отец, прими мою сыновнюю покорность!
     Тихо  открылись  двери.  Послушники внесли  зажженные  светильники.  На
темных ликах  ангелов заиграли блики.  У  стены продолжали неподвижно стоять
церковные азнауры.
     Вперед выступил Цицишвили,  он  заверял честью меча своего,  что князья
всегда верны клятве,  но юный Кайхосро не искушен в  делах царства.  Он не в
силах укрепить размытые кровавым ливнем стены замков -  столпов Картли, не в
силах воплотить в жизнь чаяния князей. Кайхосро благороден, но слишком юн.
     - Юн?  -  удивился Моурави.  -  А  разве  Давид Строитель не  взошел на
престол шестнадцати лет?  И  разве при  нем не  укрепился костяк царства?  А
разве тяжелое бремя венца не легло на нежные плечи юной Тамар?  И  не она ли
довела до ослепительного блеска Грузию?  А русийский царь, ныне царствующий,
благословенный Михаил,  шестнадцати лет  возведен благоразумными боярами  на
высокий престол Русии!..  Что?.. За него правит патриарх Филарет милостивый?
Но и Картли не обеднела разумными мужами.
     Князья тревожно посмотрели на католикоса,  на властное лицо Саакадзе...
Кто из двух будет Филаретом?
     Скрытое недовольство возмутило Шалву Ксанского:
     - Разве мы не поклялись подчиниться воле владыки?
     Католикос властно стукнул жезлом:
     - Великое и  тяжелое дело лежит на вас.  Из любви к Христу поразмыслите
до  восхода  небесного светила обо  всем  здесь  сказанном.  Да  осенит  вас
разумною мыслью творец. Вы - поборники царства, и за вами - решающее слово.
     Осенив крестным знамением палату,  католикос вышел.  За ним почтительно
последовал Саакадзе.

     В  белой квадратной башне Метехи,  после короткого отдыха и  торопливой
еды,   собрались  князья.   Они  безучастным  взором  скользили  по  царской
затейливой утвари,  сверкающей в  глубине  ниш,  не  чувствовали под  ногами
шелковистого ковра, не слышали шума Куры, бьющейся под скалой.
     Кроме Газнели и Шалвы Ксанского, все опасались воцарения Мухран-батони.
Друзья Саакадзе - страшное дело! Гнев и уныние охватили владетелей. Хмурился
и Зураб:  род Эристави не менее прославлен,  но он, Зураб, никогда не пойдет
против  Саакадзе.  Да  и  неразумно.  Моурави принял  решение -  значит,  не
отступит.  И католикос ради престижа своего не изменит задуманное.  Зачем же
быть смешным?
     Зураб резко прервал князей:
     - С кем спорить хотите, доблестные? Саакадзе крикнет: "Э-хэ, грузины!",
и полчища плебеев схватят оружие и ринутся на ваши замки. Католикос крикнет!
"Церковь  в  опасности!",  и  монахи,  подобрав  рясы,  начнут  избивать вас
крестами.
     - Тем более, что право Мухран-батони на картлийский престол доказано, -
добавил Эристави Ксанский.
     - Если трудолюбивый книжник Евстафий еще поусердствует во славу владыки
неба,  он  может  из  древних гробниц извлечь истину  из  истин:  не  только
династия Багратидов ведет  свой  род  от  побочного сына  иу