- А где же?
     - В головах мулл и монахов.
     - Страшное изрекают твои уста, ага Папуна.
     - Правда всегда страшна,  ибо обнажена,  как обезьяна.  Напротив,  ложь
любит так нарядиться, что за нею все бегают, как за танцовщицей.
     - Ага Папуна, думаю, через три дня ты исчезнешь из Гулаби. Любящие тебя
не позволят тебе дразнить судьбу.
     - Э,  Керим, если верить фарситской мудрости, то у каждого правоверного
судьба висит на его собственной шее.
     Открыв калитку на условный стук,  Горгасал отпрянул:  они, бедные люди,
гостей не принимают. И внезапно бросился обнимать Папуна - по голосу узнал.
     За темным пологом послышался нежный голос Тэкле.  Папуна приложил палец
к  губам,  -  в  таком виде он не покажется царице!  И пока Керим и Горгасал
доказывали неразумность его  намерения,  Папуна  успел  содрать  седые  усы,
захватил горсть земли,  смочил из кувшина водой и  усиленно принялся стирать
со щек желто-коричневую краску.
     Керим в  отчаянии схватился за  голову,  но  Горгасал его успокоил:  он
сошьет для Папуна страшную маску.
     Долго Тэкле, то смеясь, то всхлипывая, как в детстве, осыпала поцелуями
Папуна,  затем  с  потемневшими от  ужаса  глазами упала  на  тахту.  Святая
влахернская божья  матерь!  Куда  приехал,  Папуна?  Нет!  Нет!  Сегодня же,
дорогой друг, должен покинуть проклятое место!
     - Невозможно, моя Тэкле, я подвергну Датико подозрениям.
     - Датико? Датико тоже потерял разум?
     - Напротив, за время путешествия со мной - поумнел. К тому же он привез
письмо царю...
     - Письмо? От... от Трифилия? Керим!..
     - Дорогое дитя,  я  уже сказал,  Датико поумнел,  он  предпочел тяжесть
плена совместно с Баака счастливой жизни в Твалади с ведьмой.
     - Прекрасная царица цариц,  -  перебил Керим,  видя нетерпение Тэкле, -
азнаур  привез  письмо  царю  от  высокорожденной  матери,   царицы  Мариам.
Написанные по-персидски слова  прочитал Али-Баиндур и  благосклонно допустил
азнаура в круглую башню.
     - Но  что  написала Мариам моему царю?..  -  От  возрастающей тревоги у
Тэкле дрожали ресницы.
     - Жалуется царица Мариам:  плохая у  нее  жизнь,  просит царя смириться
перед шахом, пожалеть ее.
     - А еще? О чем еще просит бессердечная женщина? Почему докучает царю, и
без того удрученному?
     - Прекрасная из прекрасных цариц,  мудрец сказал: "Взгляни на солнце, и
да  оставит тебя печаль твоя".  Да излечится от печали царь Луарсаб,  ибо он
созерцает солнце в твоем сердце...
     - Я хочу видеть послание! Должна видеть! Керим, мой дорогой Керим, если
бы  ты  знал!  -  Голос Тэкле дрогнул,  большая слеза блеснула на  опущенных
ресницах.
     Сердце Керима сжалось.  Разве ему  жаль отдать жизнь за  сестру Георгия
Саакадзе? Но как достать послание? Легче пощекотать ухо шайтана.
     - Царица, ты прочтешь послание, хотя бы мне пришлось лишиться...
     - Своего аллаха,  -  поспешно перебил Папуна.  -  Э, друзья, я вижу, вы
забыли привычку Папуна запивать вкусную еду хорошим вином.
     - Сейчас, сейчас, дорогой. У Мзехи все готово, - засуетился Горгасал.
     Не  хотела Тэкле омрачать час  встречи и  силилась скрыть охвативший ее
страх.  Папуна  так  искусно притворялся веселым,  что  обманул даже  Тэкле.
Любуясь искрами вина, выдавленного из лучшего винограда самим Горгасалом, он
раньше выпил за ангелов-хранителей этого дома, а потом принялся рассказывать
о государственных мероприятиях Георгия Саакадзе,  о расцвете Картли,  о всем
том, что могло отогнать грустные мысли.
     Жадно слушал его Керим: "Аллах да осветит мой путь в Грузию!"
     Старикам  хотелось  выпить  за   здоровье  Георгия  Саакадзе,   но  они
воздержались.  Без конца подымали чаши за прекрасного царя Луарсаба и только
мысленно благословляли Моурави, давшего их семье благополучие.
     Керим был  молчалив:  он  обдумывал рискованное дело...  И  как  только
позволило  приличие,  распрощался с  близкими  его  сердцу,  но  несчастными
друзьями. Папуна он воспретил выходить, пока не выяснит, безопасен ли путь.
     - Напрасно ты,  Керим,  сокрушаешься,  -  успокаивал Горгасал,  -  если
Папуна и выйдет на улицу,  то с таким лицом,  что даже "барсы" примут его за
незнакомого соседа.
     - Тем более,  -  добавил Папуна,  - у меня пропускная грамота от самого
Исмаил-хана...
     Керим  шагал  по  безмолвным закоулкам.  Да  поможет ему  всемилостивый
аллах! Надо еще раз попытаться спасти царя Луарсаба.


ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

     Лесные  вершины терялись в  синеве.  Легкие перистые облака тянулись на
север, где поджидали их семь снежных братьев, чтобы в летний полдень кружить
их  в  глубоких  ущельях.  Террасами спускались покрытые  изумрудным налетом
поля.  На  крутых холмах нахохлились сторожевые башни,