|
пряный инжир.
Конечно, Саакадзе может внезапно изменить план осады и повести яростный
приступ. Его всадники все чаще и чаще объезжают подножие крепостных скал.
Поэтому ханы заставляют сарбазов стоять на страже бойниц и зубчатых
укреплений, а на площадках заготовлены смола, метательные камни, чаны для
кипятка. Слышится персидский говор, бьют исфаханские барабаны, кричит на
минарете муэдзин... И кажется, будто кусок Ирана повис над грузинским
городом.
В ожидании лучшего происходят битвы с княгинями и княжнами, имевшими
неосторожность въехать в крепость за царем Симоном. Одноусый царь в угоду
Исмаил-хану воспретил грузинкам ходить с открытым лицом. Бедная княгиня
Натиа; она накануне вечером оплакивала на груди Шадимана свою горькую
участь, и ему пришлось утешать неосторожную до первого намаза.
Немало хлопот Исмаил-хану и с гаремом. Жены требуют веселья, сладостей.
Повара без устали жарят птицу и приготовляют из меда дастархан. Марабдинцы,
как шуты, часами танцуют перед занавешенными окнами царского дворца, часами
назойливо визжит зурна; ловят сорок и понуждают их трещать: "Победа царю
Симону!"
- А главное - не с кем поговорить... Саакадзе всегда отличался
прозорливостью и в Метехи не поселился. Прав: за золотом и к сакле поползут,
а за... скажем, Симоном Вторым и в крепость никто не торопится.
Только все напрасно, дорогой Георгий, сколько ни сверкай - потускнеешь,
и скоро... Так подсказывает разум. Когда хочешь достигнуть вершины крутой
горы, подымайся медленно по тропе, нельзя гнать коня по скале, непременно
свалишься... Давно хотел дать тебе совет, Великий Моурави: если, правда,
затеял в одном котле сварить рыбу, мясо и лакомства; раньше попробуй сам,
потом угощай друзей... Что? Царство обороняется народом? Пустое! Сам себе не
веришь. Если бы в Сурамском бою не было полководца Саакадзе, не было бы и
победы, хотя бы в двадцать раз больше сбежалось скотов, ибо народ - это
стадо. Сама церковь признает это - "паства"! А католикос - главный пастушок!
Нет, Георгий, должен тебя просветить: как нельзя выровнять всю землю, так
немыслимо уравнять всех людей. Есть лес - есть кустарник. Есть долины - есть
прогалины. Попробуй все смешать под одним шатром - самого мутить начнет. Как
ты сказал? Прогалины можно сделать долинами? Но для этого надо вырубить лес,
а на такое немало времени нужно. А ты как намерен? Князя выгладить под
азнаура? Месепе под мсахури? Царя под правителя?.. Не торопись. Раньше
займись сословием крестьян, у них всего пять различий, попробуй всех
превратить в месепе или в мсахури, повоюй с ними оружием, убеждением, что у
бога все крестьяне в одной цене... На это у тебя уйдет не меньше двадцати
пяти лет... Потом примись за азнауров. Пусть все привилегии разделят между
собой и не стремятся к княжескому званию. На это у тебя уйдет не меньше
пятидесяти лет. Затем отбрось рукава чохи и возьмись за князей - светлейших,
владетельных и мелкопоместных. Докажи, что все они одинаковы, как близнецы.
Если они тебя сразу не убьют, то на это у тебя еще уйдет не меньше ста лет.
А через триста лет будут опять главенствовать князья, кичиться азнауры,
возделывать землю крестьяне... Нет, Георгий, тебе не удастся твоя игра. Я
люблю беседовать с тобою: умом ты не обижен, но иногда удивляешь слепотой...
Что тебе надо? К чему мчишься?.. Впрочем, известно - к пропасти...
Шадиман вошел во внутренний двор укрепления Шах-Тахты - пяти круглых
башен, объединенных зубчатой стеной. Косые тени густо падали на Цавкисский
мост. Шадиман поднялся по витой лесенке на среднюю башню: вот оттуда, из-за
Телетских гор, должен прийти шах Аббас... разрушить Картли, нет - власть
Саакадзе!..
Сойдя вниз и миновав боковые ворота, Шадиман вышел на шиферный выступ,
где в белых тюрбанах, облокотившись на копья, застыли сарбазы. А там, за
тройной линией стен, расстилались обширные фруктовые сады тбилели, и в
мареве виднелся сад грузинских царевен. Шадиман нехотя провел ладонью по
глазам: слишком долго сегодня с тобою беседовал, Георгий, устал... Если бы
хоть убедил в чем...
Внезапно Шадиман подался вперед: уж не наваждение ли? Нет, две серые
огромные черепахи ползут вверх. Шадиман с неожиданной проворностью сбежал ко
второй линии стен, потом к первой.
- Ява-а-аш! Ява-а-аш! - закричали сарбазы, натягивая тетиву.
Один из ползущих поднялся и, размахивая полотенцем с изображением
персидского льва, пошел прямо на сарбазов.
Дежурный онбаши сердито вышел ему навстречу. Вдруг на лице его
промелькнуло приятное изумление.
Короткий разговор, и он повел смелых гостей каменистой тропой к
железным воротам.
К этим же воротам стремился Шадиман. Кто они? Гонцы? Неужели из Ирана?
Может, войска подходят?
Шадиман учащенно дышал, он почти бежал, но и Исмаил-хан, извещенный
юзбаши, тоже торопился. Шадиман умерил шаги.
- Святая божья матерь иверская! Это Вардан Мудрый! - закричал со стены
чубукчи Шадиман.
Действительно, в ворота входил, задыхаясь, Вардан, за ним - его старший
сын Гурген. Они казались пришельцами из далекого, недосягаемого мира.
Если бы не гордость, Шадиман кинулся бы купцу на шею, но, взглянув на
дергающиеся усы Исмаила-хана, сдержанно спросил:
|
|