время   одернуть   хитрого   монаха,
подкапывающегося под трон законного царя.  Но  настанет час -  монах узнает,
что Шадиман бодрствует в Марабде.
     Амилахвари насмешливо заметил,  что хитрый монах не только осведомлен о
местопребывании Шадимана,  но  выразил удовольствие,  что князь не  забывает
посылать  в   Кватахевский  монастырь  за  розовым  маслом  и   иконами  для
марабдинской церкви...
     Шадиман внутренне содрогнулся:  его лазутчиков узнали!  Не ослышался ли
он? Тогда почему Саакадзе не нападает?
     Цицишвили злорадно усмехнулся:
     - Может, Моурави и знает, но делает вид, что не верит. А азнаур Даутбек
как-то смеялся:  "Бедный царь Симон,  с кем теперь советуется,  в какой цвет
красить ус?"
     Словно  молния  пронзила тьму!  Шадимана охватил озноб.  Как  раньше не
догадался?  Его,  Шадимана,  подобно амбалу,  выманили из крепости.  Знал ли
Вардан?  Наверно,  нет,  -  тоже попался на острый крючок. Выследили купца и
позволили помочь царедворцу бросить глупого царя на произвол Исмаил-хана.
     Страшно  стало  Шадиману:  ему  чудилось,  что  тяжелые ворота  Марабды
разлетелись в  щепы,  а  с него сорвали доспехи и он обнажен перед княжеским
сословием.  Вот почему с  ним так разговаривают -  потеряли уважение и веру.
Незнакомая боль сдавила горло, он почувствовал тошноту и головокружение.
     К счастью, Андукапар пустился в словесную драку с князьями.
     Шадиман,  помедлив и  как бы  не придавая значения сказанному князьями,
попросил остаться до утра. Он хочет показать, чем был занят в крепости, пока
Симон,  по его совету,  красил единственный ус шафраном, любимым цветом шаха
Аббаса.
     Небольшой  пир,  устроенный в  честь  гостей,  прошел  весело.  Шадиман
блистал остроумием, тонко высмеивал Исмаил-хана и его гарем, рассказывал и о
Симоне смешное, но ни словом не упоминал о Саакадзе и вообще о делах Картли.
     Довольные князья притворялись, что верят в веселость Шадимана. Они тоже
вспоминали  случаи,  вызывавшие  смех.  Как  правитель,  украдкой  от  деда,
устраивает у себя пирушки с братьями и не скупится на пинки чуть ниже спины,
когда они дразнят его "богоравным". Еще многих высмеивали князья, но тоже ни
словом не упоминали более о Саакадзе и вообще о делах Картли.
     У себя в покоях князь советовался с Андукапаром. Конечно, он отлично бы
обошелся без его глубокомысленных предложений,  но опасался задеть самолюбие
друга.  Да, друга, - одна цель сроднила их. Шадиман силился как можно дольше
удержать в  Марабде владельца Арша.  Одиночество все назойливее преследовало
Шадимана,  днем подстрекая на нелепые решения, а ночью нашептывая о том, что
усилия его тщетны.
     И  Андукапар с  отвращением думал о  холодной Арше.  Скука и  сетования
Гульшари не  притягивали его  к  родовой крепости,  и  он  охотно согласился
остаться в Марабде до весны - для пользы общего дела.
     Так он и  велел телохранителю передать княгине,  вместе с  уверениями в
успешности переговоров с  шахом  Аббасом  и  вместе  с  чудесным кувшинчиком
благовоний,  которые  посылал  прекрасной  Гульшари  князь  Шадиман.  Второй
телохранитель остался при Андукапаре для личных услуг - вернее, высматривать
подземные ходы и подслушивать опасные слова, а затем ночью, стягивая с князя
сафьяновые цаги, шепотом докладывать обо всем.
     Но  и  чубукчи  Шадимана  тоже  старался как  можно  больше  выведать у
телохранителя,  чтобы ночью, стягивая с князя сафьяновые цаги, тихо сообщать
сведения о замке Арша.
     Так  два  князя,  довольные друг  другом,  строили  планы,  как  скорее
низвергнуть ностевца Саакадзе.
     Утро выдалось радостное.  Из тенистых зарослей веяло свежестью и легким
запахом отцветающих роз. Вдали неподвижно белело сонливое облако, как лебедь
над  синей водой.  Крутые гребни гор,  одетые лесом,  нависали над  ущельем.
Дремотная тишь  притаилась в  зубцах бойниц,  мглистая тень покоилась еще  у
подножия стен, а верхушка главной башни уже золотилась солнцем.
     "Солнечному утру не верь!" - подумал Шадиман, всматриваясь в небосклон.
Остаток ночи  он  провел один,  на  скамье,  в  глубокой думе.  Испытываемый
накануне стыд перешел в острый гнев.  Не помогли и листья лаконоса и порошок
из лимонной корки. Его то тряс озноб, то горячая волна приливала к сердцу.
     "Может,   Моурави  умышленно  выпроводил  его,  князя  Бараташвили,  из
крепости? Но вовлечен ли был в тонкий обман и купец? Это знать сейчас важнее
всего.  Раскаленными щипцами заставлю сказать правду!  Мудрому плуту доверил
послание в Исфахан.  С кем играть посмел презренный торгаш!..  А князья? Всю
жизнь отдал укреплению знамен.  Не раз, как столб - своды храма, поддерживал
сословие,  вот-вот готовое рухнуть!  Презрел жену,  угасшую на этих камнях в
одиночестве.  Сыновей не хотел в  царский замок брать -  стыдился свидетелей
своего возраста. Тщеславился восхищением княгинь, пустословием... А оба сына
бросили Марабду,  служившую им ненавистным монастырем,  бежали в Грецию. Там
сейчас  кичатся  фамильными  драгоценностями и  равнодушием  к  отцу.  Дочь,
кроткая Магдана...  Что она видит здесь?  Наверно, незаметно выйдет замуж за
какого-нибудь незаметного гурийского князя, соблазнившегося моим