огатством.
Да,  я, знатный князь, ни на что не смотрел, ни о чем не беспокоился... Все,
все для грозного блеска княжеских знамен!..
     А теперь дочь избегает встречи со мной, вздрагивает, когда ее окликают.
Даже  семьи  десятка азнауров,  живущих в  Марабдинском замке,  ни  разу  не
пригласили крестить новорожденных или благословить молодых. Чубукчи уверяет:
"Не осмеливаются".  Нет,  просто боятся несчастливой руки... Нет, не сдамся!
"Змеиный" князь?  Ну что ж, змея есть мудрость; Метехи не может существовать
без меня,  как коршун без когтей.  Надо найти ахиллесову пяту...  Ударить по
самому чувствительному".
     И опять,  как и в прошлый раз, в его памяти встало имя Зураба Эристави.
"Вот  кто  поможет мне...  Зураб!  Он  самый умный,  самый свирепый и  самый
честолюбивый.  Давно  он  тайно  завидует Саакадзе,  давно рвется к  высотам
власти.  Униженную жену выбросил из памяти, как изношенную куладжу. Я помогу
арагвинцу взобраться на  вершину,  и  он  оттуда  беспощадно столкнет своего
"барса".
     - Батоно, все готово.
     Шадиман вздрогнул:
     - Веди!..
     Проснулись князья в самом приятном настроении.  Кажется,  Шадиман решил
оставить их в покое. Сейчас они покинут мрачную нору змеи...
     Совсем готовые к  отъезду,  они уже собирались прощаться с  владетелем,
когда чубукчи попросил их следовать за ним.
     Прошли под  темными сводами,  где  тускнели фрески фамилии Бараташвили.
Спустились в  разросшийся сад,  где  из  водоема в  боковые канавы  вытекала
зеленоватая вода.  Потом поднялись по внутренней каменной лестнице в круглую
башню и неожиданно очутились на площадке с мраморными перилами. Там ждали их
Шадиман и Андукапар. Завидев князей, Шадиман недобро усмехнулся.
     - Я  хочу показать вам усы,  о  которых я заботился в крепости на скале
Табори. Садитесь...
     Окруженный пятью глухими башнями,  огромный каменный двор  казался дном
мрачной пропасти.  Зубчатые стены, соединяющие башни, тянулись тремя ярусами
и  отделялись одна от  другой глубокими рвами.  На дворе чернели неподвижные
квадраты,  их было восемь.  Только приглядевшись, можно было заметить легкое
вздрагивание черных наконечников копий и острия черных шлемов.  В одну линию
сливались черные щиты.  И как знак смерти, впереди каждой сотни реяло знамя,
на  котором  извивалась чешуйчатая змея.  Вдоль  стен  на  каменных выступах
застыли ряды черных стрелков и  копьеметателей.  На площадках,  нависших над
рвами,   стояли  наготове  котлы,  доверху  наполненные  смолой,  пирамидами
громоздились возле камнеметов ядра.
     Слегка  приподняв анчхабери,  мрачный азнаур  глухим голосом попросил у
князей благосклонного внимания.  Он  махнул железной перчаткой,  и  квадраты
пришли в  движение.  Сотни раскололись на десятки,  вмиг перестроились в три
линии и,  взяв копья на  изготовку,  пошли друг на друга.  Но за три шага до
удара о  щиты  круто повернули и  образовали бреши,  в  которые точно из-под
земли выросшая конница ринулась полным галопом.
     Начался бой.  Пешие  и  конные  действовали одной  железной массой,  то
распадаясь на квадраты, то образуя пинии на краях и позади врага...
     Как змеи с раскаленного щита,  посыпались на замок обжигающие солнечные
лучи...
     Но  не  эта  сила ужаснула князей,  а  множество выведенных на  колесах
железных  клеток,  где  Шадиман  укрыл  страшное,  невиданное досель  оружие
войны...
     Князья не  помнили,  когда и  как очутились они за воротами Марабды.  С
завязанными глазами ехали по влажному подземелью.  Ехали они долго.  Начинал
томить страх:  что,  если обозленному Шадиману вздумается оставить их  здесь
навсегда?  Но вот кони куда-то спустились, куда-то поднялись и остановились.
Свежий ветерок коснулся взволнованных лиц.  Князья сорвали повязки:  в  лесу
они  были одни.  Сколько они  ни  всматривались,  нигде не  заметили входа в
таинственное подземелье.
     С тяжелым чувством обиды и отчужденности князья двинулись дальше.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

     Кахети давно тревожила Саакадзе.  Но  дела Картли не давали возможности
уделять должное внимание соседнему царству.  Все же  он  еще весною отправил
Ростома и  Элизбара в  Имерети,  Гурию и  Самегрело.  Он  благодарил царя  и
владетелей за приглашение поохотиться,  попировать по случаю освящения новой
базилики в Абхазети и дня ангела Мамия Гуриели.  Обещал непременно приехать,
но   сейчас  просил  разрешить  картлийским  глашатаям  сзывать  кахетинцев,
разбежавшихся от кизилбашей.
     Нельзя  сказать,  чтобы  такая  просьба  обрадовала  владетелей.  Всюду
нуждались  в  людях,  и  хотя  Имерети  не  воевала  с  грозным  Ираном,  но
беспрерывные междоусобицы сильно уменьшали число крестьян.
     То  же  самое происходило в  княжествах,  где  процветала работорговля.
Распродажа и  обмен на чужеземные товары собственных жителей с  каждым годом
все больше опустошали царства и княжества Западной Грузии.
     Но  отказать в  просьбе Великому Моурави ни имеретинские Багратиды,  ни
мегрельские Дадиани,  ни,  тем более, владет