сладком сновидении,  хан
прибыл к вечеру в Гори.
     Проснувшись утром, он первым делом осведомился, благополучно ли прибыло
вино,  не  разболталась ли  драгоценная  влага,  не  разбились  ли...  упаси
аллах!.. кувшины, за что будет мало казнить погонщиков верблюдов.
     Узнав о  полном благополучии чудесной добычи,  Эреб-хан  возликовал,  и
поражение в  битве с  Луарсабом ему не казалось уже столь важным:  иншаллах,
Гурджистан будет наш,  а  если  картлийский царь ускакал и  потерял царство,
стоит ли с ним возиться?  Даже лучше,  что ускакал.  Принятый немедленно, он
так и сказал шаху:
     - Великий  из  великих шах-ин-шах,  мне  удалось изгнать Луарсаба,  ибо
взять его в плен было нельзя.  Теперь Гурджистан освобожден от своего царя и
войска.
     Шах пристально посмотрел на своего любимца, веселого хана, и спросил:
     - Достаточно ли ты,  мой верный полководец, запасся вином? Ибо сказано,
если не удалось поймать рыбу, напейся хоть воды.
     - Да, великий "лев Ирана", благодарение аллаху, я сделал хороший запас,
разорив и уничтожив в Мухрани винный подвал.
     - Ты напрасно поспешил,  хан,  за Мухран-батони просил Саакадзе. Старый
князь  болен,  а  молодой в  Абхазети,  скоро должен ко  мне  с  покорностью
явиться. Ему написал Саакадзе.
     Эреб-хана так  и  подмывало похвастаться своим благоразумием.  Разве он
мог разрушить царство прекрасных вин?  Но,  взглянув на шаха, Эреб осторожно
сказал: из-за желания поскорей явиться к "льву Ирана" он разорял только одну
деревню и то, кажется, не целиком.

     Дато  и  Элизбар  вернулись  невредимыми.  Даутбек  и  Ростом  остались
заложниками в  Тбилиси.  В стане волнение.  К шатру Караджугая бежали ханы и
сарбазы. Но Дато объявил - раньше ханы выслушают его, потом остальные.
     Ханы с большим интересом переспрашивали Дато и Элизбара. Дато повторял,
расцвечивая уже  сказанное:  сначала "барсов" хотели забросать стрелами,  но
они,  размахивая посланием мудрейшего Караджугай-хана,  потребовали впустить
их  в  Тбилиси  и  представить начальнику царского войска.  "Барсы" устыдили
тбилисцев, испугавшихся четырех всадников.
     Взбешенные тбилисцы,  распахнув ворота, сразу набросились на "барсов" и
замахнулись кинжалами.  Но  Даутбек тоже  сразу  сказал:  "Привязанный ишак,
выдернув кол, нанес другим один удар, а себе четыре". Это отрезвило стражу.
     "Раньше надо выслушать, - заявил Ростом, - а убить, раз добыча в руках,
никогда не опоздаешь".
     Удивленный  спокойствием Даутбека,  начальник  крепостной стражи  повел
"барсов"  к   сардару,   князю  Газнели.   Прочитав  грамоту,   князь  очень
обрадовался,  но сказал, что должен собрать совет из начальников всех дружин
Тбилиси.  Мы уже начали беспокоиться, столько времени они совещались. Уже за
головы друг  друга не  давали и  шаури.  Но  к  вечеру нам  прислали вино  и
жареного барана. Еда осталась на подносе: опасались яда. Совсем неожиданно в
полночь  открылись тяжелые  двери,  снова  позвали к  князю  Газнели.  Князь
сказал:  "Я  прочел  начальникам дружин послание знаменитого полководца",  и
добавил:   "Я   лично  знаю  благородного,   не   способного  на   коварство
Караджугай-хана, ворота Тбилиси будут широко открыты для ханов и войска шаха
Аббаса". Но, не совсем доверяя Георгию Саакадзе, князья оставили заложниками
Даутбека и  Ростома.  Если Георгий замыслит измену,  Даутбек и  Ростом будут
казнены у башни Нарикала всенародно, с большими истязаниями.
     Выслушав Дато,  довольные ханы согласились с Саакадзе не медля вступить
в Тбилиси.
     Решили  -  только  треть  войска  войдет в  Тбилиси,  остальные сарбазы
расположатся вокруг тбилисских стен под начальством Исмаил-хана и,  в случае
измены,  немедленно бросятся к "Речным воротам".  У этих ворот Саакадзе, как
только иранцы войдут в Тбилиси, поставит надежных людей.
     Похвалив   осторожность   Саакадзе,   ханы   поспешили   готовиться   к
выступлению.
     "Барсы" радовались, что Георгию удалось спасти тбилисцев от опасности и
разорения.
     По  дигомской  дороге  к  Тбилиси,  сердце  Картли,  подходило иранское
войско, но, кажется, впервые ничто не угрожало картлийцам.
     Навстречу  Караджугай-хану  широко  раскрылись  "Высокие  ворота".  Под
копыта  коня  полетели  бледные  фиалки.  Быстро  разматывались ковры.  Кони
осторожно наступали на  яркие узоры.  С  бурными руладами из ворот выскочили
зурначи. Замелькали знамена с изображением покровителей ремесел. И из ворот,
как из пасти, высыпали амкарские цеха.
     Впереди  на  конях,   как  всегда  в  торжественных  случаях,   выехали
оружейники,  обвешанные  оружием  собственного изделия.  Развевалось  знамя,
украшенное серебряными лентами и расшитое мечами, щитами и стрелами.
     За  оружейниками гарцевали кузнецы.  Конские уборы  сверкали маленькими
позолоченными подковами.
     Зурначи кузнецов, стоя на конях, нещадно били в конусообразные барабаны
и  выдували из  дудок  пронзительное приветствие.  Высоко колыхалось широкое
знамя с изображением покровителя амкарства кузнецов -  Амирани, прикованного
к скале тяжелой цепью.
     Выступали сплоченные ряды амкаров золотых и серебряных дел. Праздничные
чохи горели серебряными и  золотыми галунами.  На бело