Даутбек, смотря на шашку Караджугая.
     Когда  вошли в  просторный шатер,  там  уже  совещались все  начальники
колонн,  пожилые и молодые ханы. По расстроенным лицам Саакадзе понял: персы
боятся идти на приступ тбилисских стен.
     Война с Картли оказалась тяжелее, чем думали самые искусные полководцы.
Жестокий разгром на Ломта-горе, бой у ворот Горисцихе, упорное сопротивление
народа  подсказывали  осторожность.  Предлагали  разные  меры,  но  обходили
молчанием необходимость идти сейчас на приступ Тбилиси.
     - Храбрейший Георгий,  сын Саакадзе, ты лучше нас знаешь грузин, знаешь
Тбилиси, что посоветует твоя мудрость? - спросил Исмаил-хан, не раз водивший
иранские войска на приступ турецких городов.
     - Я  предлагаю взять  Тбилиси,  иначе наша  победа над  царем Картли не
будет полной... Потом, для шах-ин-шаха нет неприступных стен.
     - Твои уста изрекают истину аллаха,  но  не  ты ли сам вчера напоминал,
каким опасностям подвергаются сарбазы?
     Георгий задумчиво потеребил вьющийся ус.
     - На веселую встречу нам нечего рассчитывать, картлийцы любят Луарсаба.
Потом,  знаю,  запасы тбилисцы всегда надолго заготовляют... Но пусть мудрый
из мудрейших Караджугай-хан скажет, как он решил?
     Вопросительно смотрели на Караджугая.  Хан был в замешательстве. У него
всегда было готовое решение сделать наоборот тому,  что предлагает Саакадзе.
Но  Саакадзе сейчас  ничего не  предлагал,  видно,  положение серьезное.  "А
может,  я напрасно так ему не доверяю? Может, не следовало посылать войско к
Эреб-хану?"
     Уже  несколько минут  молчали в  шатре.  Никто  не  смел  нарушить думы
первого советника шаха.
     - Благороднейший сардар Саакадзе,  Исмаил-хан изрек истину,  ты  знаешь
Тбилиси и жителей, как свою саблю, удостой нас своими мыслями.
     - Благороднейший из благороднейших Караджугай-хан! Думаю, Тбилиси можно
взять  двумя  способами:  или  сделать подкоп  под  стены,  или  попробовать
уговорить тбилисцев пасть к ногам милостивого шах-ин-шаха.
     - Подкоп  много  времени  займет,  теперь  зима,  сарбазы к  холоду  не
привыкли.
     - Мудрый Исмаил-хан,  можно с деревень пригнать грузин и заставить день
и ночь подводить подкоп.
     - Догадливый из догадливейших,  конечно,  это не плохой совет, но аллах
знает,  сколько уйдет дней на подкоп. Мудрость подсказывает - раньше угрозой
и уговорами потребовать у тбилисцев открыть ворота.
     - Удостоенный любви шах-ин-шаха Караджугай-хан!  Угрозы не помогут. Мой
скудный ум  такое придумал:  послать в  Тбилиси четырех знатных начальников,
они  сумеют  мужественной осанкой внушить доверие и  мягкими словами убедить
тбилисцев сдаться на милость шаха.
     - Я  вижу,  умный Саакадзе имена обреченных на верную смерть в Тбилиси,
как газели, выучил, - в легкой иронией произнес Исмаил-хан.
     - Нет, отважный хан, на самоотверженный подвиг, думаю, только по доброй
воле надо идти.  Пусть вызовутся обреченные,  готовые пожертвовать жизнью во
славу "льва Ирана", и пусть их имена прозвучат, как газели.
     Георгий обвел взглядом всех, точно выжидая, но в шатре молчали. Георгий
более решительно продолжал:
     - Глубокочтимые ханы, мудрые тени "льва Ирана", необходимость вынуждает
нас  отправить в  Тбилиси двух  персиян и  двух  грузин.  Выехать надо после
второго намаза,  ибо к утру посланные или вернутся,  или не вернутся, но это
будет все равно ответ... Кто подымет свой голос первым?
     - За Иран, приютивший нас, гонимых князьями и судьбой, за благосклонное
внимание шах-ин-шаха, за солнце Персии... я поеду, Георгий!
     - Ты, Дато?!
     Голос Саакадзе слегка дрогнул.
     - Не беспокойся, друг Георгий, в Тбилиси у меня много друзей, и потом -
я привык... Не раз выполнял опасные поручения... Иншаллах, к утру вернусь.
     Ханы с невольным сожалением посмотрели на статного,  красивого,  всегда
остроумного Дато, ухитрившегося в Исфахане не нажить себе ни одного врага.
     - Тогда и я поеду, - не совсем решительно заявил Ростом.
     - Ну что ж,  -  Саакадзе будто старался скрыть вздох, - теперь остаются
два коня для благородных ханов.
     Ханы  в  замешательстве смотрели друг  на  друга.  О  аллах!  Скакать в
Тбилиси?  Лучше к шайтану на хвост.  Если грузин могут просто убить,  то кто
знает,  какие муки ожидают персиян?  Могут выкупать в  кипящей смоле,  могут
серой залить глаза,  могут отрубить ноги, по-турецки отблагодарить - сделать
евнухами.
     Сын Исмаила,  молодой хан,  славившийся неустрашимостью в  боях,  начал
было цветистую речь, но Исмаил-хан запальчиво перебил:
     - Почему  нигде  не  сказано о  глупцах,  желающих на  персидском языке
убеждать грузин?
     - Дозвольте,  мудрейшие ханы,  высказать скудные мысли,  - угрюмо начал
Даутбек. - Благородный Исмаил-хан прав, сейчас грузины распалены ненавистью.
Опасно раздражать их  красивой персидской речью,  тем более по невежеству им
незнакомой.  Я  с  молодым ханом,  сыном  Исмаила,  дружен,  его  отвага  да
приснится мне в сладком сне... Я за него поеду.
     Саакадзе сделал движение,  но