ашен.  Они  поспешно нагружали
алачухи -  войлочные татарские кибитки,  сгоняли скот  и  через холодный лес
устремлялись на Карс, в глубь Турции, спасаясь от шиита - шаха Аббаса.
     А  на  берегах Куры и  Храми притаились поселения потомков завоевателей
персиян -  Караджали,  Сарачли, Капанакчи. Они сейчас, надеясь на расширение
пастбищ, радостно поджидали иранское войско.
     И  на  эту Ломта-гору сейчас рвался Георгий Саакадзе.  Он знал ее,  эту
гору славы. Каждая лощинка, каждая тропа, каждый ров, каждое ущелье и каждый
изгиб на Ломта-горе были знакомы Георгию, как свои руки.
     Он знал -  Луарсаб и могущественные князья Картли сейчас на Ломта-горе.
Он даже определил, где расположены дружины царя и князей, и почти не ошибся.
     И  вот  теперь можно  одним  ударом расправиться с  ненужным царем и  с
владетельными князьями.  Теперь можно без лишних жертв,  сохраняя в  целости
Картли,  здесь в  одном кулаке раздавить власть князей.  А  потом мчаться от
замка к замку, крошить и разрушать ястребиные гнезда.
     И  Саакадзе,  едва  владея  собой,  едва  скрывая  нетерпение,  вескими
доводами убеждал шаха поручить ему взятие Ломта-горы.
     Он клялся - ни один не уйдет от его тяжелого меча. Он клялся склонить к
стопам шах-ин-шаха величие царя и князей.  Он клялся -  все богатство замков
бросить к стопам шах-ин-шаха. Он клялся... а шах Аббас пристально смотрел на
Саакадзе, и глубокое подозрение все больше охватывало повелителя Ирана.
     "О аллах,  -  размышлял шах Аббас, - не хочет ли великодушный Саакадзе,
отправив царя и  князей в  невольное путешествие на седьмое небо,  захватить
картлийский трон?  Недаром проницательный сардар заблаговременно увез  семью
из Исфахана.  Не отягощает ли грузин мои уши лживыми уверениями?  Отпустить?
Дать сарбазов?  А может, у него остались в Картли самонадеянные приверженцы?
Может,  моя  благосклонность  укрепила  их  в  желании  видеть  Саакадзе  на
престоле?  Но мудрость,  подсказывающая мне осторожность,  не затемняет моей
памяти.  Не я  ли его оживил?  Не я  ли дал ему вкусить сладость неувядаемых
побед? Нет, клянусь Неджефом! Это частые измены высокорожденных ханов навели
меня на подозрительные размышления. Ибо сколько побед через Георгия Саакадзе
ниспослал мне  аллах!  Сколько  караванов с  золотом  пригнал в  Исфахан мой
неустрашимый в битвах сардар!  Но предосторожность - лучший щит от глупости,
да  не  оставит меня милость аллаха.  Пусть грузин продолжает одерживать для
меня неувядаемые победы, пусть продолжает следовать за моим конем..."
     И шах Аббас послал на Ломта-гору Карчи-хана.

     Хорешани облегченно вздохнула:  "барсы" не  пойдут  на  Ломта-гору,  не
будут драться с картлийцами.
     И  хотя  она  знала  о  неизбежности столкновения,  но  оттяжка  всегда
приносит радость.  Целый  день  Хорешани обдумывала твердо принятое решение.
Впервые за  совместную счастливую жизнь она  скрыла от  Дато  волнение души,
скрыла опасный замысел.
     Она вынула из арабского ларца чернильницу в обкладке тамбурного вязания
цветным бисером,  обмакнула тростниковую палочку в  чернила из  растительных
красок и решительно развернула вощеную бумагу:

     "Светлейший, богом возлюбленный и боговенчанный царь Картли, Луарсаб!
     Во имя бога,  я,  княгиня Хорешани, обращаю к тебе мольбу. Выслушай без
горечи  и  насмешки верную Хорешани,  не  изменяющую во  веки  вечные своему
сердцу.
     Что  может женщина сказать мудрому царю?  Но  посылаю тебе,  царь  мой,
вести,  по  воле  божией и  пресвятой богородицы дошедшие до  моего  слуха в
Гандже.
     Русийские послы,  прибывшие к  шаху  Аббасу с  грамотой от  нового царя
Московии,  много говорили шаху  о  заступничестве русийского царя Михаила за
Иверские земли и  напоминали шаху о единоверии и о давнишнем покровительстве
Русии всем землям грузинских царств.
     Царь,  мой светлый Луарсаб,  немедля шли гонцов в Терки,  проси воеводу
русийского  на  помощь.  Пусть  пришлет  христианского  войска  стрельцов  с
огненным боем.
     Знай,  мой  царь,  незаконнорожденный царевич магометанин Хосро  открыл
свои  хищные глаза  на  картлийский трон.  Да  не  будет  царю  царствующих,
Луарсабу, страшна битва с коршуном.
     Царь мой,  пошли со своими людьми в Терки и моего гонца, верного Омара.
Он,  по  желанию  азнаура  Дато,  находился при  русийских послах  и  учился
толмачить у русийских людей.
     Умоляю во имя пречистой богородицы - не пренебрегай советом верной тебе
Хорешани.  Уповаю на  милосердного бога,  он снизошлет благословение на царя
Луарсаба,  снизошлет прозрение,  дабы ты,  как  в  волшебном кристалле,  мог
разглядеть твоих ближних князей.
     Да восстановится страна наша,  Иверская земля,  и  христианство,  да не
погибнет вера Христова и твой царский род.
                                           Приложила руку княгиня Хорешани".

     Хорешани позвала слугу Омара,  сопутствующего ей с детства. Омар не раз
клялся  -  он  за  княгиню  Хорешани  с  удовольствием проглотит раскаленный
кинжал.
     Выслушав Хорешани,  Омар сказал -  или он сегодня увидит Луарсаба,  или
черт увидит сегодня его,  Омара,  на  своем вонючем обеде.  В  Терки он тоже
проберется,  если даже царю Луарсабу не  угодно будет его послать.  Он давно
дал  обет  пожить  в