ыгода для тела. Так и не
вымылись.  Пригласил их  шахов  хан  к  столу,  давились  сладким  рисом,  а
вспоминали стерляжью уху в перце и янтаре.
     Услышали прелесть: шах не пошел с войском на турок.
     Вспомнили  наказ   молодого  царя   Михаила   Федоровича  вручить  шаху
объявительную грамоту  о  восшествии на  великий  престол  Московских земель
нового царского рода бояр Романовых.
     Дорогой поразмыслили:  смута в  Московском государстве еще не унята,  и
польских и  литовских людей  не  всех  выгнали.  Не  следует у  Аббас-шахова
величества большой задор являть.
     Пошли вдогон за  шахом степями да  горами,  да  насилу у  города Ганджи
догнали.
     Размышления послов прервал окрик Вердибега:
     - Стой! И в знак уважения к шах-ин-шаху слезьте с коней!
     Тихонов и Бухаров удивленно оглянулись.  Их посольский поезд остановили
в степи, вдалеке от шахских шатров.
     Михайло Никитич плотнее осел на седло:
     - Мы сами знаем, как нам царское величество почитать, а тут нам далече,
с лошадей сседати непригоже.
     Молодой хан нетерпеливо прогорланил:
     - Не упрямьтесь, слезайте с коней!
     Долго спорили.  Но ни доводы,  ни увещевания не помогли, и послы все же
слезли с коней и стояли у шаховых шатров с обеда до вечера.
     Тихонов,  прогуливаясь,  стал поглядывать на стрельцов.  Он удивился: в
Москве из-за  царских дел в  боярской думе он не замечал красивых,  стройных
стрельцов.
     "Красота наша сильна да  складна",  -  подумал Тихонов и  тут же  решил
после приема у шаха раздать стрельцам по холщовой рубахе.
     Потом  мысли боярина перекинулись на  посольские заботы.  "Великие дела
предстоят Московскому государству, - думал боярин, - дорогу пробиваем к двум
морям:  к Каспийскому -  на выход к землям азиатским,  да к Балтийскому - на
выход к английским, франкским и гишпанским землям".
     Наконец,  когда  солнце  стало  бледнеть и  потемнели ганджинские горы,
снова приехал сын Карчи-хана.
     Тихонов, едва сдерживая гнев, проговорил:
     - Нам на  поле стоять непригоже:  то нам бесчестие чинят,  про то скажи
шаховым ближним людям.
     Вердибег вежливо ответил:
     - От шаха тотчас указ будет.
     Шах  Аббас  хитро  улыбался,   выслушивая  донесения  молодого  хана  о
недовольстве московских послов.
     Он  успел  пообедать в  шатре Тинатин с  законными женами,  подремать в
кейфе,  насладиться  тихим  пением  красивых  ганджинок,  принять  крымского
царевича  хана  Гирея,  пообещать ему  за  верность  новый  город  Тарки,  а
московские послы  все  еще  стояли  в  степи  на  почтительном расстоянии от
шахских шатров.
     Наконец  шах  Аббас,   решив,  что  послам  достаточно  дано  понять  о
могуществе Ирана, приказал привести послов в большой шахский шатер.
     Ничем не выдавая свою усталость и  неудовольствие,  Тихонов и Бухаров в
сопровождении стрельцов двинулись за молодым ханом.
     Въехав в шахский стан, посольство свернуло на главную дорожку, усеянную
мелким  красноватым песком  и  обильно политую.  Начальник дежурных сарбазов
подвел их к большому полосатому шатру с пологом,  подхваченным кистями.  Над
входом развевалось иранское знамя -  колыхался золотой лев,  зажав в  мощной
лапе обнаженный меч.
     Когда  послы  вошли  в  шатер,  они  невольно остановились.  На  резном
возвышении,  покрытом голубым ковром,  под балдахином из пурпура и  бархата,
словно изваяние, восседал иранский шах.
     И Михаил и Алексей у руки шаха были.
     Шах   Аббас  острым  взором  измерил  русийских  послов,   стремясь  за
богатством наряда и  степенностью разговора угадать устойчивость Московского
государства.
     Встав против шаха, Тихонов степенно начал "править посольство":
     - "Божиею  милостию  великий  государь  царь  и  великий  князь  Михаил
Федорович всея Руси великому государю, в чести величества изящному, и многим
мусульманским родам  повелителю,  Персидские и  Ширванские земли начальнику,
вам,  брату своему,  Аббас-шахову величеству велел поклонись и свое царьское
здоровье велел сказати, а ваше, брата своего, здоровье велел видети".
     Тихонов почтительно посмотрел на шаха,  точно радуясь,  что видит "льва
Ирана" в полном здоровье, но про себя решил: "хитрый лев".
     Он  медленно взял у  подьячего Алексея Бухарова объявительную грамоту о
вступлении царя Михаила Федоровича на  всероссийский престол и  торжественно
развернул:
     - "Бога единого безначального и бесконечного, и невидимого, страшного и
неприступного...", - и Тихонов перечислил титулы царя Михаила, шаха Аббаса и
перешел к  делам  Московии:  -  "божьим праведным гневом,  при  царе  Борисе
учинилась вражья  прелесть и  смута  в  Московском государстве,  явился вор,
богоотступник,  еретик,  чернец рострига Гришка,  сына  боярского галиченина
Богданов сын Отрепьева заворовав,  сбежал от  смертныя казни из  Московского
государства в  Литву,  и в Литве расстригся,  и своим ведовством и бесовски