вспомнит:  мышь рыла, рыла и
дорылась до кошки!.. - И Матарс обнял Папуна.
     - Мирно не  можем вернуться,  уничтожат поодиночке.  Ты прав,  Георгий,
только война вернет нам родину.
     - Молодец Даутбек!  Хорошо  сказал.  А  за  Тэкле  я  Шадиману вместе с
головой полторы ноги  оторву,  -  Димитрий порывисто отбросил со  лба  белую
прядь.
     - Дело "барсов" побеждать, а не смиряться, - решительно произнес Пануш.
     - А может,  друзья, вам лучше сейчас от меня отойти? Помните, в Носте я
один раз это предлагал.  Кто знает,  что еще предстоит?  Может, тогда я прав
был?
     - Нет, Георгий, не прав, знай, за тобой я хоть в ад пойду... Мы с тобой
кровно связаны.
     Георгий посмотрел на  друга  и  снова,  как  тогда  в  Носте,  подметил
сходство между собой и  Даутбеком:  как  будто совсем не  похож,  но  чем-то
совсем одинаковый.
     И  все "барсы",  любящие родину,  радовались,  что идут на  нее войной.
Решено было тайно послать вперед десять ананурских дружинников.  Они  должны
были  рассеяться по  Тбилиси  и  деревням  и  потихоньку сообщить намеченным
азнаурам и выборным от крестьян, что Георгий Саакадзе идет не против Картли,
а против князей. Пусть народ спокойно сидит в своих домах, пусть не разоряет
хозяйств,  пусть не  уходит в  горы,  народу никакого зла от  нашествия шаха
Аббаса не будет.
     Наутро десять преданных Саакадзе дружинников тайно покинули Исфахан.

     Хосро-мирза, восседая на шелковых подушках, кейфовал после обеда.
     Это уже не  был бедный,  неизвестный царевич,  живший на пыльной улочке
Гебраабата.  Благодаря Саакадзе он  блаженствовал сейчас в  новом просторном
доме,  окруженном пышным садом. В его конюшне ржали породистые кони. В нишах
комнат красовались дорогие одежды,  а  на стенах поблескивало редкое оружие.
Толпы слуг  угождали царевичу,  удостоенному внимания шаха  Аббаса и  частых
посещений Георгия Саакадзе. А жулеп ему подавал африканец в белом тюрбане.
     Только одному не изменил Хосро-мирза: по-прежнему Гассан был его первым
слугою,  по-прежнему рассказывал "приятные" сны  и  нередко убегал,  получая
вслед брошенные цаги,  подушки и  даже фаянсовые тарелки и  вазы.  Их  ломал
немало и  сам  Гассан,  но  дом  был  полон посуды,  ибо  шах Аббас назначал
царевичу щедрое  содержание,  а  Саакадзе задаривал его  дорогими подарками.
Гассана не интересовал больше ров с нечистотами. Его друг, старый Исмаил сам
к нему приходил кушать люля-кебаб, мазандеранскую дыню и запивать еду легким
шербетом.  И  вместе  с  приятной сытостью уносил  домой  все  новости  дома
Хосро-мирзы. Этими новостями он охотно делился с любопытным Керимом.
     Старый Гассан никому не уступал права встречать ага Саакадзе,  которого
сам  аллах поставил на  дороге жизни Хосро-мирзы.  И  сейчас,  заслышав стук
копыт,  Гассан  проворно скатился вниз,  оттолкнул молодого слугу  и  широко
распахнул калитку.
     Спрыгнув с коня,  Саакадзе бросил поводья слуге и,  слегка пригнувшись,
вошел в калитку. За ним вошли Эрасти и два телохранителя.
     Долго  мучившая Хосро  загадка  стала  понемногу проясняться.  Хосро  с
большим напряжением слушал Саакадзе.
     - Настал час возмездия! Царевич, для тебя стараюсь... Думаю, шах-ин-шах
и  Хосро-мирзу тоже пригласит в  свиту.  Будешь сопровождать шаха,  старайся
войти  к  нему  в  доверие.  "Лев  Ирана"  одним  словом может  осчастливить
картлийский народ.  А я с первой встречи с тобой,  - а может быть, поэтому и
встретился,  -  решил очистить дорогу к месту, предназначенному тебе высоким
рождением.
     - Мой  знатный гость,  да  будет усеян твой  путь благоухающими розами,
только тебя одного держит моя память и мое сердце. Если аллаху будет угодно,
я окажу тебе услугу,  равноценную твоей... И скромно прошу, не оставляй меня
без сильных взмахов твоих могучих крыльев.
     Саакадзе  внимательно  разглядывал  упрямое  лицо   Хосро.   Он   давно
догадался,  что  это  не  простодушный грузин-перс,  каким  хотелось бы  его
видеть,  а  хитрый,  скрытный Багратид.  Тем более надо сейчас договориться,
потом будет поздно... И, пропустив мимо ушей витиеватую речь Хосро, Саакадзе
спросил:
     - Мой  отважный  царевич,  неужели  ты  никогда  не  думал  о  почетном
возвращении домой?
     - Мой  дом  там,   где  живет  шах-ин-шах...  но  от  почета  никто  не
отказывается, и, если аллаху будет угодно, я покорно приму другое помещение.
     - А если, кроме аллаха, это будет угодно шах-ин-шаху?
     - Я не вижу желающих уступить мне свое место.
     - Иногда  можно  обойтись и  без  желающих...  Скажи,  ты  совсем забыл
грузинский народ?
     - Если народ обо мне вспомнит, я не буду скуп на внимание.
     - Значит, мой царевич, ты ждешь приглашения народа?
     - У каждого человека судьба висит на его шее...
     - А если народ тебя пригласит, ты будешь считать себя гостем народа?
     - Нет,   я  буду  считать  себя  хозяином  народа,  -  и,  взглянув  на
приподнятую бровь Саакадзе,  поспешно добавил:  - Багратид, кем бы он ни был
приглашен,  должен чувствовать себя хозяином:  от  гостя слишком легко можно
избавиться. Но, мой высокий друг, я уже сказал: я не собираюсь менять дом и,
благодаря заботам твоим и "льва Ирана", живу в полном благополучии.
     Георгий встал. Гнев и разочаровани