ни, когда
через  неделю  в  монастырские  ворота  стали  стучаться  гзири,   монахи  и
переодетые люди.
     Поздно ночью,  когда  последний светильник погас  в  узком монастырском
окне, Нино склонилась над Тэкле, прикладывая к ее глазам топаз, возвращающий
ясность взора:
     - Тэкле, мое сердце, Тэкле!
     Тэкле лежала на  мягких подушках,  вымытая,  в  чистой рубашке.  Черные
блестящие косы,  туго заплетенные,  изгибались на  белом платке,  намазанные
целебной мазью ноги покосились на мутаке. Глаза Тэкле открыты, но она никого
не узнает, на губах странная улыбка.
     Нино тихо вытирает глаза.  Двери крепко закрыты,  никто не подслушивает
здесь,  но  Зугза по  привычке не доверяет,  -  она несколько раз подходит к
дверям,  внезапно их  отворяет и  острыми,  хищными  глазами всматривается в
пустой темный коридор. И снова тихо рассказывает о пережитом:
     - ...сбежали по каменной лестнице,  я  знала -  только ноги спасут нас.
Долго спускались, потом черный длинный переход, потом снова лестница. Иногда
царица падала и тихо просила:  "Беги,  Зугза,  оставь меня, все равно умру".
Тогда я  кричала:  "Во имя царя Луарсаба,  встань!" -  она подымалась,  и мы
снова бежали.  Пока  горел светильник,  легко было,  но  светильник погас...
Долго  сидели в  темной яме...  Вдруг мне  послышались шаги.  Я  вскочила и,
схватив царицу,  бросилась бежать... Что-то преградило путь, мы упали. Опять
лестница... Вверх?! Неужели обратно?! "Это судьба, пойдем", - сказала царица
и быстро побежала наверх.  Может,  царь вернулся, и аллах указал нам путь?..
Долго подымались, но, когда лестница окончилась, я увидела узкую, как нитка,
полоску света.  Но выхода никак не могли найти... Устали и обе уснули. Когда
проснулись,  свет исчез. Мы поняли, это - ночь, но заснуть не могли... Очень
пить хотели,  вся грудь, как в огне, язык твердый, как камень: говорить тоже
боялись.  Много  времени сидели:  думали -  конец жизни пришел.  Вдруг снова
полоска света,  еще ярче. "Солнце на дворе", - прошептала царица... Я кинжал
просунула,  скоро свет больше стал...  камень отвалился...  Срезала заросли,
совсем  светло,  шум  воды  услышали,  еще  больше пить  захотели.  Пришлось
кинжалом второй  камень  от  стены  отделять,  -  наконец упал...  Раньше  я
выползла.  Смотрю -  берег Куры,  лес и  далеко видны стены Тбилиси.  В лесу
прятались,  дикие сливы нашли,  ягоды собирали...  Царица говорит:  "Богу не
угодно было мое счастье, давно в монастырь хотела... пойдем к Нино".
     Долго  молчали.  В  синей  лампаде  затрещал  фитилек.  Нино  думала  о
странности судьбы.  Вот эту Зугзу,  пленницу Саакадзе,  она,  Нино, когда-то
страстно ненавидела, а теперь с глубоким уважением смотрит на дикую казашку,
самоотверженно спасшую жизнь картлийской царице.
     Ночью Тэкле металась на  горячей постели.  Она то  вскакивала,  жалобно
вскрикивала, то лежала, широко раскрыв глаза.
     Нино не  отходила от изголовья Тэкле.  Она прикладывала к  ее пылающему
лбу мокрый платок, к опухолям - сердолик и, покачивая головой, слушала бред:
     - Брат, мой большой брат, посмотри, какие серьги привез царь Луарсаб...
Котенок опять у бабо кувшин разбил...  Настоящий гзири...  Змея, змея! Много
алмазов на  троне Багратидов...  На  постный день  коричневую ленту одену...
Разве я не княжна?..  Нино,  золотая Нино, не забудь вышить беркута... Уйди,
Мариам,  ты ли мать Луарсаба?.. Вот бабочка с платка улетела... Дядя Папуна,
кто мне купит жемчуг?.. Сколько царей съезжается в Метехский замок... Жемчуг
глаза тушит, а кровь место ищет...
     Через  несколько дней  Нино  спросила Зугзу,  чем  отблагодарить ее  за
благородный поступок?
     - Дай коня и одежду джигита!  -  страстно выкрикнула Зугза. - Вернусь к
брату в эйлаг, снова ханшей буду!
     И  когда  за  Зугзой закрылись монастырские ворота,  она  с  гиканьем и
посвистом, выкрикивая боевой казахский клич, помчалась вдоль крутизны.
     С  монастырской стены,  приложив  ладонь  к  глазам,  пугливо  смотрели
инокини вслед казашке.

     Баака шагал по шатру,  снова обдумывая страшный рассказ Датико, два дня
тому назад прискакавшего в царскую стоянку на Ломта-горе.
     Баака  со  стыдом  понял:   его,   князя  Херхеулидзе,  наследственного
начальника охраны замка  Багратидов,  провели и  одурачили,  как  последнего
погонщика.  Его  заставили покинуть царский замок,  верных  людей  опоили  и
совершили злодейство,  о  котором он  не смеет сказать Луарсабу.  Где теперь
Тэкле?  Сумеет ли  верная Зугза спрятать царицу до возвращения Луарсаба?  Не
лучше ли ему,  Баака,  немедленно вернуться и до приезда царя найти Тэкле?..
Но,  может,  нарочно  устроили покушение,  чтобы  удалить из  стоянки Баака?
Может,  Баграт надеется вернуться в Тбилиси царем? Баака впервые не знал, на
что решиться... Сказать Луарсабу?.. Нет, опасно!
     В  шатер вбежал возбужденный Датико.  Он  дрожал от негодования,  глаза
горели, как у охотника, догоняющего дичь.
     - Князь, прискакал Сандро! В шатер Баграта как сумасшедший забежал...
     Баака  поспешно  надел  шапку  и  направился  к  двери.  Датико  быстро
заговорил:
     - Князь,  слово имею сказать.  Опасно без стражи к ним ходить... Думаю,
князь Шадиман притво