покачивался на  крупном коне.  Купец,  объезжая свои
лавки, а лекарь - больных, восседали на наемных конях. Погонщики, размахивая
короткой плеткой,  бежали рядом. Плелись ослы с корзинами, полными фруктов и
зелени.  Гамалыки,  несущие на спине тюки, ящики, кирпичи, бревна, железо, с
криками "хабарда!" продвигались среди толпы.
     В чадрах, словно тени, скользили турчанки.
     На  всех  проходящих с  жалобной мольбой набрасывались нищие.  Старики,
дети, калеки протягивали высохшие руки, но редко кто швырял им монету.
     Джавахишвили и  Цицишвили,  предвидя  благоприятный результат от  своей
беседы с султаном и,  конечно,  вкусный посольский обед после приема, громко
восхищались столицей Ахмеда Первого, покровителя изящных построек.
     Любезно указывал Абу-Селим-эфенди князьям то на горящие в  ярком солнце
купола мечетей,  на дворцы султана и  беленькие домики с решетчатыми окнами,
ютящиеся вокруг древних стен и  утопающие в  кипарисах и  цветниках,  то  на
террасообразный древний генуэзский город Галату и предместье Перу.
     Абу-Селим-эфенди    просил   князей   обратить   особое   внимание   на
возвышающуюся над  Стамбулом древнюю башню Галаты и  на  дворец ослепленного
Велизария, виднеющийся на высотах Эюба.
     Наконец стражники,  охрипшие от  крика и  брани,  размахивая нагайками,
прижали толпу к бокам моста, и князья с эфенди, проехав гуськом, поднялись в
гору,  в  торговый квартал Галаты.  На  турецком базаре  их  сразу  охватила
отвратительная смесь всяких зловоний.
     Эфенди,  не замечая неудобств уличного путешествия, продолжал знакомить
грузин с шумной Перой.
     Кривые узкие улицы лепились к  горному склону -  одна улица над другой,
один дом на другим.  По улицам текли зловонные помои.  Всюду лежали голодные
собаки, не обращавшие внимания на проходящих и проезжающих.
     Пирамидообразная куча каменных и  деревянных домов в  несколько этажей,
высоких,  узких и некрасивых, вызывала у князей желание поскорее оказаться в
серале перед покровителем изящных построек Ахмедом Первым.
     Наконец они  выбрались по  крутому подъему на  главную улицу  Перы.  По
обеим  сторонам улицы теснились цирюльни,  лавки со  сладостями и  фруктами,
кофейни, торговые склады, бани, лавки тряпичников.
     Слышался шум, говор на всех языках и наречиях. Разношерстное население,
не  помнящее  ни  родины,   ни  племени  и   не  связанное  между  собой  ни
национальностью,  ни общностью интересов, поражало князей цветистостью своих
одежд.
     Навстречу мчался молодой торбаши.
     Поравнявшись,  он  чуть отъехал вместе с  эфенди в  сторону и  поспешно
заговорил:
     - Абу-Селим,  продолжай увеселять князей -  так повелел Осман-паша, ибо
милосердный султан сегодня советуется с  аллахом о  важных делах  Османского
государства.
     Эфенди посмотрел на торбаши немигающими глазами и медленно спросил:
     - Успел ли ты разглядеть одалиску, привезенную вчера нашему лучезарному
султану?
     Торбаши выпрямился в седле и провел по усам:
     - Аллах, аллах! Как прекрасна ассирийка! Кожа ее подобна слоновой кости
на рукоятке меча Османа,  грудь ее - как сорванный апельсин, а уста источают
аромат лотоса.
     Эфенди резко обернулся и огрел нагайкой круп коня, неучтиво нарушившего
ощущение аромата.
     - А живот ты тоже успел заметить?  - спросил эфенди, искоса взглянув на
нетерпеливых князей.
     - Аллах,  покрой мою голову вечным милосердием!  Я ничего не видел, это
шайтан  послал  мне  соблазнительный сон,  -  испуганно  проговорил  молодой
торбаши.
     - А не снилось ли тебе,  сколько времени пройдет, пока султан насытится
советами аллаха?
     - Начальник черных евнухов сообщил везиру -  наш воинственный султан со
вчерашнего дня три раза натирался благовониями.
     - Аллах велик! Придется развлекать грузинских князей еще два дня.
     - Пять!  -  уверенно поправил торбаши.  - Ибо хранитель тюрбана сказал:
раньше  не  будет  вставлен новый  изумруд в  звезду тюрбана,  а  без  этого
украшения наш ослепительный султан не удостоит князей приемом.
     Подумав,  эфенди вернулся к  князьям и  с  сожалением сообщил о  тайном
после,  приехавшем из Индии,  с  кем султан будет совещаться не менее восьми
дней о совместной войне против собаки - шаха Аббаса.

     Берег  Мраморного моря  больше не  восхищал взора  князей.  Прошло пять
дней,  а  султан все еще совещался в  серале с послом магараджи.  Первые дни
Цицишвили  и   Джавахишвили  вели  скрытую  и  вежливую  борьбу  с  любезным
Абу-Селимом-эфенди.
     Князья решили использовать навязанное им свободное время, присмотреться
к  устойчивости турецкого государства и  выяснить  торговую и  военную  мощь
будущего союзника.
     Но  эфенди  словно  не  замечал  настойчивого желания князей  осмотреть
оружейную башню  и  тащил их  в  торговую гавань Золотого Рога,  где  кипела
выгрузка товаров с  кораблей при помощи лодок,  стаями скользящих к  берегу.
Тут князей поразили блеск и богатство, утопающие в грязи и вони.
     Потом князья устремились к  береговым укреплениям Стамбула,  а  эфенди,
восхваляя  любознательность князей,  поворачивал  их  аргамаков  к  зверинцу
султана.
     Пытались они  проникнуть и  в  военную гавань,  где на  больших колесах
смотрели в  море  турецкие пушки,  извергающие огонь  и  ядра.  Но  эфенди с
неизменной  улыбкой  усадил  их  в   лодку  и  катал  по  Босфору  до  ночи,
рассказывая,  что Босфор с  одной стороны соединяется с  Черным морем,  а  с
дру