ты,  Андукапар, врываться ко мне в ночное время и нарушать
час моей молитвы?
     - Не притворяйся,  царица,  Сандро видел,  плебейка с  какой-то собакой
вбежала сюда.
     - О какой плебейке говоришь, Андукапар?
     - Ты хорошо знаешь, о ком я говорю!
     - Как смеешь подозревать меня?!  Никто сюда не входил, видишь, молельня
пуста...
     - Вижу и  удивляюсь тебе,  царица Мариам!  Не  ты  ли  была столько лет
унижена?  Не ты ли умоляла Гульшари избавить тебя от сестры Саакадзе?  Не ты
ли сокрушалась перед всеми о моей болезни,  зная от Шадимана,  что я здоров,
как мой конь? Не ты ли в эту ночь не обратила внимания на отсутствие у твоих
дверей стражи? Так почему же ты подвергаешь сейчас единомышленников Шадимана
смертельной опасности? Или думаешь, я скрою от Луарсаба твое участие?
     - Как смеешь путать меня в свое темное дело?!  Как смеешь угрожать мне?
Или забыл:  Мариам - мать царя Картли! Благодари бога, я из любви к Гульшари
скрою от  царя все  случившееся в  эту  ночь...  Тэкле,  наверно,  в  покоях
Луарсаба, она часто там ищет уединения.
     Заговорщики,  поняв бесполезность дальнейших увещеваний, сжимая оружие,
поспешили из молельни.
     Они метались по замку,  выплевывали брань и с лихорадочной поспешностью
обшарили  все  углы  Метехи.   Андукапар  в  бессильной  ярости  смотрел  на
бледнеющее небо.  Потом они пробовали забрался в покои Луарсаба.  Но тяжелые
двери с потайными замками оставались равнодушными к их усилиям.

     Утром к  главному входу Метехи подъехала арба,  разукрашенная коврами и
обложенная внутри подушками.  Конюхи и слуги теснились во дворе,  следя, как
чубукчи  и   нукери  осторожно  выносили  закутанного  в  бурку  Андукапара,
стонавшего при  малейшем толчке.  Больного бережно уложили в  арбу.  Сандро,
смахивая слезы, сел рядом, любовно поправляя на голове Андукапара башлык.
     Мераб  и   Тамаз,   попрощавшись  с   царевичем  Кайхосро  и   молодыми
придворными, вскочили на коней и выехали вслед за медленно тянувшейся арбой.
     - Наконец убрался,  -  сказал царевич Кайхосро стоявшему рядом молодому
князю.  -  Андукапар непременно к  обеду  вытянется,  а  я  терпеть не  могу
мертвецов.
     - А ты думаешь,  я люблю к обеду мертвецов?  Может, и не вытянется, все
же хорошо, что увезли. Без него спокойнее.
     Разговаривая и вдыхая свежий воздух кипарисовой аллеи,  они удивлялись,
как поздно в покоях цариц никто не пробуждается.
     Мариам всю  ночь металась по  молельне,  борясь с  желанием заглянуть в
потайную комнату.  А может,  спасти Тэкле?  Тогда Луарсаб вернет ей, Мариам,
свою почтительность.  А  Шадиман?  Разве не  его это дело?  Наверно,  начнет
мстить,  у него всегда наготове индийский яд. Мариам вытерла на лбу капельки
холодного пота.
     Она пробовала заснуть,  но  тут же  вскакивала и  с  криком звала Нари.
Нари,  накинув засов и придвинув к дверям тяжелый сундук, шлепая сафьяновыми
кошами,  то  давала пить Мариам,  то  шептала заклинания от разбойников,  то
подливала в лампады масла и наконец,  остановившись перед царицей, поклялась
святым  Фомой:  идти  против  Шадимана -  значит  готовиться к  собственному
погребению.
     Но  когда погасли последние звезды и  над Махатскими холмами показалось
окровавленное солнце,  Мариам,  не в  силах преодолеть охвативший ее страх и
любопытство,  надавила золотой мизинец божьей матери влахернской и осторожно
вместе с Нари вошла в потайную комнату.  Разбросанные подушки,  перевернутая
тахта и неплотно прикрытый люк безмолвно говорили о происшедшем.
     Нари  поспешно закрыла  люк,  надвинула медный  запор,  накрыла ковром,
поставила тахту на место и разложила подушки, Мариам облегченно вздохнула:
     - Пойдем, Нари, если бог захочет, он сохранит Тэкле.
     Первым проснулся от  тяжелого сна  Датико.  Он  с  трудом протер мутные
глаза,  облизывая распухшие губы.  Он  оглянулся,  "Почему  лежу  на  пороге
опочивальни царицы?  Неужели  на  страже  заснул?  Никогда раньше  такое  не
случалось...  Хорошо,  что царица спит и  не видела моего позора..."  Датико
вздрогнул:  рядом тихо стонал,  сжимая руками голову, караульный копьеносец.
На встревоженный взгляд Датико он с отчаянием пробормотал:
     - Вели убить,  но не рассказывай князю Баака.  Десять лет у  начальника
доверием пользовался,  одна ночь опорочила мою жизнь.  Убей меня сам, если я
выпил лишнее.
     Датико,  ничего не  ответив,  едва  держась на  ногах,  пошел проверять
расставленные им  с  вечера посты.  Он уже больше не сомневался:  всю стражу
опоили  сонным  питьем.  Но  когда?  Перед  его  затуманенной памятью  встал
вчерашний  день:   "Утром  уехал  царь,   день  был  спокойный,   потом  был
осчастливлен  вниманием  доброй  царицы,   вечером  после   еды..."   Датико
остановился.  "После  еды?  Да,  почему-то  баранина  показалась копьеносцам
сладковатой и  вино имело чужой вкус..."  Датико рванулся вперед.  Навстречу
ему,  пошатываясь,  шли поже