третишь каджи с  топором и
каджи задаст три проклятые загадки,  вежливо слушай, а тихо повторяй: цминда
Петре, цминда Илия, цминда Гиорги. Если не поможет, - я думаю, не поможет, -
тогда достань подкову,  осторожно к  хвосту коня приложи и подари каджи,  он
всегда любил железо.  Сразу забудет про загадки,  дорогу тебе покажет и всех
зверей с  твоего пути отведет,  -  и  Горгасал,  вынув из-за  пазухи бережно
завернутую в тряпку подкову, передал ее Квливидзе.
     Обняв стариков,  азнаур отказался от предложенной еды, не оборачиваясь,
поскакал и вскоре исчез за кустарником обрыва.
     Дед Димитрия плотнее прикрыл оружие и, взяв хворостину, вскарабкался на
арбу.
     Старики свернули с  дороги  и  поехали по  зеленой лощине.  Арба  шумно
пересекла ручеек,  вползла  на  узкую  тропу,  скользнула одним  колесом над
обрывом,  круто полезла наверх и  с грохотом скатилась в овраг.  Но стариков
ничуть не  тревожило такое  путешествие.  В  эти  дни  они  чувствовали себя
помолодевшими,  необходимыми для важного народного дела. И правда, последние
три  года  дед  Димитрия и  Горгасал,  не  возбуждая подозрения,  перевозили
оружие,  тайно  изготовляемое тбилисскими амкарами  и  по  приказу  Саакадзе
закупаемое Керимом, приезжавшим два раза в год в Картли.

     В  момент  цавкисского заговора на  жизнь  Георгия  Саакадзе азнаурские
дружины, по ложному приказу стянутые в Тбилиси, были разоружены и беспощадно
разогнаны  Шадиманом.   Особенно  жестоким  преследованиям  царской   стражи
подверглась любимая Георгием ностевская дружина.
     У  ностевских дружинников отобрали не  только оружие,  но  и  земельные
наделы. Им запретили охотиться, джигитовать, одеваться в одежды дружинников.
Их  разобщили,   сделав  каменотесами,  гонщиками  плотов,  землекопами,  не
переставали подвергать жестоким  преследованиям.  Но  покорились они  только
внешне.  Били ли они по мрамору,  или вздымали на цепях огромные бревна, или
кружили  каменные  жернова,   или  на  горных  озерах  высушивали  соль,   -
распаленные  ненавистью,   они  не  переставали  ждать  возвращения  Георгия
Саакадзе.
     С  каждым годом  тайное брожение все  больше охватывало деревни Средней
Картли.   Этому   немало   способствовали  разоренные   Шадиманом   азнауры,
приверженцы Саакадзе.
     Два  года  спустя  после  разгрома азнауров,  десятого ноября,  в  день
святого Георгия,  азнауры встретились в  дремучем лесу у  Ничбиси с  тайными
выборными от народа.
     Были  тут  крестьяне из  царских поместий,  из  княжеских деревень,  из
монастырских владений,  из бывших поселений азнауров.  Пришли седые,  пришли
молодые. Суровые лица выражали отвагу и решительность.
     В затемненной лощине на поваленном молнией дубе сидели азнауры.  Против
них разместились выборные.
     Говорили о многом: о Георгии Саакадзе, о скрытом возмущении в деревнях,
о последней надежде крестьян на помощь азнауров.
     Азнауры  переглянулись.  Медленно поднялся пожилой азнаур  и  развернул
свиток.
     - Сюда  уже  внесены имена  крестьян,  пожелавших стать под  азнаурское
знамя для борьбы с князьями. Пристально оглядев выборных, он добавил:
     - Каждый, внесенный в эту грамоту, получит оружие, коня и хлеб.
     Он  напомнил о  жизни  крестьян в  Носте  и  обещал от  имени  азнауров
Верхней, Средней и Нижней Картли после победы над князьями устроить жизнь по
примеру Носте.
     Выборные,  поднявшись,  переминались с  ноги на ногу.  Идя в Ничбисский
лес,  они твердо решили просить у  азнауров крестовой клятвы о ненарушимости
обещаний.  Они  с  большим уважением смотрели на  свиток,  но  одностороннее
обязательство озадачивало их.
     Сверкнув глазами из-под нависших бровей,  Квливидзе порывисто поднялся,
сбросил бурку и  напомнил о  совместных битвах,  о  предательстве князей,  о
лучшей опоре народа - азнаурском сословии.
     - Эй,  народ!  -  продолжал Квливидзе.  - Что головы повесили? Разве на
земле вино высохло?  Или кони в  ишаков превратились?  Или,  может,  женщины
курицами стали?
     И, дружески ударив молодого парня по затылку, еще громче крикнул:
     - Азнауры вместе  с  вами  месить глину  княжескими головами будут.  Из
одного дерева и  заступ и  лопата вышла.  А  мы  с  вами разве не  из одного
дерева? Разве азнауры не приправляли добро солью? Кто был обижен азнаурами?
     И хотя выборные могли бы назвать многих обиженных,  но мужественный вид
Квливидзе, его веселая речь, слава рубаки и тамады пленили их.
     Да и выхода другого не было.
     Вскоре  выборные,   радостно  волнуясь,  ставили  на  свитке  неуклюжие
крестики, с гордостью чувствуя себя отныне клятвенно связанными с азнаурами,
и  охотно  обещали  завербовать в  каждой  деревне всех,  готовых стать  под
азнаурское знамя.  Каждый  желающий драться  вместе  с  азнаурами,  передаст
выборным кизиловую палочку,  надсеченную посередине его шашкою, и поклянется
такой клятвой над этим знаком верности:  "Пусть у  меня в  битве переломится
занесенная на  врага  шашка,  как  легко  может  переломиться эта  кизиловая
палочка,  если  я  изменю  делу  азнауров.  Да  будет  свидетельницей в  том
кватахевская божья матерь и ее пречистый младенец".
     Кизиловые  палочки  крестьяне  должны  были  передавать Квливидзе через
ностевца Горгасала,  дабы азнауры знали число народных дружинников в  каждой
деревне.