кадзе  не  глупее  Эристави,  он,  конечно,  запасется охранной
грамотой шаха Аббаса. Тогда почему же плебей до сих пор медлил? Нет, я прав,
не только с грамотой думает вернуться бесхвостый барс. Может, дорога в Индию
лежит  через Картли?  Неужели на  такое решится?!  Может,  придумал кровавый
способ  открыть  Луарсабу причины цавкисского заговора?  И  тогда  откроется
хитро проведенный им,  Шадиманом,  разгром азнаурских владений. И еще многое
может  открыться  царю.   Что  же  предпринять?  Подземелье?  Всю  Картли  в
подземелье не загонишь!  А Луарсаб? Разве царь не стремится как можно больше
урезать  права  князей?  Значит,  царь  Картли  и  главарь азнауров Саакадзе
стремятся почти к  одной и  той же цели.  Необходимо взвесить все:  властный
характер Луарсаба,  ум Тэкле,  оскорбленное самолюбие Эристави,  обнищалость
азнауров,  полцарства  приверженцев Саакадзе  и  тайные  желания  настоятеля
Трифилия возвыситься над всеми... Нет, князь Шадиман не допустит возвращения
Саакадзе.  Но пока Тэкле на троне,  Луарсаб ненадежен.  Значит,  Саакадзе не
должен вернуться в Картли, а Тэкле должна исчезнуть..."

     В духане "Золотой верблюд" сегодня особенно шумно.  Сыплются серебряные
монеты,  льется  вино,  под  мерный  грохот дапи  вздрагивают тонкие дудочки
зурны.
     Сразу видно -  выгодно торговали купцы на  майдане,  выгодно обменивали
грузинские товары  на  персидскую роскошь.  Большие караваны уже  наполовину
опустели, зато у духанщика Пануша распух мешок от серебряных монет.
     Казалось,  из-за  шума  невозможно услышать даже собственный голос,  но
именно в  шуме духана было легче всего заключать торговые сделки и  получать
барыши. Подымали чаши за здоровье друг друга и, казалось, чокались батманами
риса, тюками шерсти и кипами шелка.
     Духанщик Пануш сидел за  стойкой на высоком табурете.  Его вздутые щеки
лоснились,  точно натертые красным воском, хитро прищуренные глазки отражали
серебряные абазы, улавливая одновременно все происходящее в духане.
     Проворные парни по условным знакам величественного Пануша сновали между
сидящими,  вовремя обменивая пустые кувшины на  полные,  лихо  ставили перед
купцами большие глиняные чаши с дымящимся чанахи - кусками баранины в пряном
соусе,  с  особой  ловкостью подавали  цоцхали  -  живую  рыбу,  только  что
брошенную в кипящую воду,  и подкидывали горы лавашей. Не менее проворно, но
не  с  очень  большой точностью высчитывали суммы за  съеденное и  выпитое и
ловко опускали в глубокие карманы подаренные монетки.
     Дверь то  и  дело  открывалась и  закрывалась:  выходили,  пошатываясь,
засидевшиеся, бодро входили новые.
     - Эй, Пануш, новостей нет?
     - Почему нет? Молодой барашек, сациви...
     И снова со стойки скатывались на тарелки сочные яблоки, пунцовые сливы,
абрикосы,  покрытые пушком.  Под острым ножом распадался тяжелый сыр,  роняя
соленые слезы.  Весело ложилась около него свежая зелень.  Тут же в  пузатой
бочке подпрыгивала, поблескивая красными и черными пятнышками, форель, точно
сама рвалась в кипящий котел.
     В  духан вошли двое в  нахлобученных остроконечных папахах и  в длинных
чохах с  откидными рукавами.  Оглядев буйных посетителей,  они  пробрались в
самый дальний угол.
     И   сразу  между  ними  и   подлетевшим  парнем  установились  холодные
отношения.  Поставив перед скупыми "обезьянами" кувшин простого вина, парень
больше  не  замечал пришедших.  Но  зато  пришедшие замечали все  и  пытливо
вглядывались  в  каждого  посетителя.   И  пока  они,   скучая,   потихоньку
выплескивали под скамью прокисшее вино,  внизу,  в  сводчатом подвальчике за
наглухо закрытыми дверями, лилась счастливая беседа.
     На  низкой деревянной скамье,  поджав под  себя  ноги,  сидел Керим.  В
красивом,  богато  одетом  купце,  изысканно поддерживающем тонкими пальцами
трубку  кальяна,   трудно  было  сейчас  узнать  каменщика  Керима,  некогда
слонявшегося в отрепьях по исфаханскому майдану.
     Против него сидели счастливые дед Димитрия и Горгасал.  Они в сотый раз
расспрашивали Керима - один о своем внуке Димитрии, другой о сыне Эрасти.
     Керим терпеливо, без конца повторял рассказ о хорошей жизни ностевцев в
Исфахане и  уверял,  что  теперь  осталось недолго ждать  старикам встречи с
храбрыми "барсами".  Керим  передал старикам четыре кисета с  монетами,  два
тюка с  подарками и просил не выходить из подвальчика,  пока Пануш не придет
за ними.  Сам же Керим сейчас вернется в духан,  он должен разыскать азнаура
Квливидзе и передать ему кисет с золотыми туманами и поклон от непреклонного
Георгия Саакадзе.
     - Зачем  искать?  Квливидзе в  Тбилиси,  сегодня видел его  мсахури.  Я
сказал, ночью в "Золотом верблюде" ждать будем.
     - Без монет Квливидзе в Тбилиси не покажется.
     - Мсахури говорит, шерсть привез продавать.
     - Шерсть  продавать?  -  удивился  Горгасал.  -  Откуда  взял?  Спасибо
Шадиману, Квливидзе в одной бурке остался.
     Пообещав старикам завтра встретиться в "Золотом верблюде" и еще вкуснее
поужинать с ними, Керим поднялся по каменной лесенке вверх.
     Когда Керим,  обогнув стойку,  вошел в духан,  он в первый момент из-за
пара ничего не мог разглядеть.  Но двое, сидящие в углу, сразу заметили его.
Более молодой быстро поднялся и, подойдя к Кериму, шепнул:
     - Ага Керим, прошу к нашему столу, дело есть.
     И  когда Керим,  подозрительно оглядывая сидящих,  оп