ранит нас божья матерь кватахевская!
     - Когда арба скрипит,  дэви на дорогу не выходят,  боятся,  -  спокойно
отвечал дед.  -  А когда прохладно,  ехать удобнее, с луной в дружбе живу, с
темной ночью тоже дружу.
     - Дэви боятся,  а  волк ночью храбрее становится,  -  не унимался юркий
старик.
     - Медведь тоже ночью лучше видит.
     - Зачем всех бояться?  Если человек добрый, медведь еще добрее держит к
нему сердце, - проговорил Горгасал.
     Вскоре Горгасал и  дед Димитрия удобно устроились на арбе и  выехали на
тбилисскую дорогу.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ

     Солнце,  волоча  багровые полосы  по  отлогим  скатам,  заросшим густой
зеленью,  медленно скользнуло за черные гребни Цхнетских гор. Светлый сумрак
разлился  по  плоским  крышам,   куполам  и  зубчатым  башням.   Словно  рой
светлячков,  замерцали на выступах далекие огоньки. Завечерело. Плакучие ивы
склонились  над  потемневшей  Курой.  И  в  мягкой  синеве  задорно  блеснул
серебристыми рожками молодой месяц.
     С площадки круглой башенки Метехского замка,  облокотившись на зубчатый
выступ,  задумчиво смотрел на  Тбилиси Луарсаб.  В  его  глазах уже не  было
юношеского задора, а на переносице едва заметно легла морщинка забот.
     Возвращение Нугзара  и  Зураба  Эристави  в  Картли  снова  всколыхнуло
невеселые мысли.
     "Недаром шах возвращает Эристави Арагвских в Ананури,  - думал Луарсаб,
- столкновение с Ираном неизбежно.  Этот перс не успокоится,  пока наши мечи
не  скрестятся у  порога Картли.  Я  воздвиг сильные укрепления на  иранской
границе  и  раздачей крупных земель  объединил вокруг  трона  могущественных
князей,  но  силы в  своих руках не чувствую.  Может,  следовало настоять на
предоставлении  более  широких  прав  амкарам,  может,  следовало  уменьшить
пошлины  на  товары,   но  Шадиман  говорит  -   князья  не  согласятся.  Не
согласятся?!  Где же сила Багратидов? Отец говорил - сила в народе. Саакадзе
убеждал -  сила в азнаурах,  Шадиман клянется -  сила в князьях. А я думаю -
сила в сильном царе".
     По каменным ступенькам на площадку башни поднялся Шадиман. Ушедшие годы
не оставили следа на выхоленном лице князя.  Наоборот, осанка Шадимана стала
величественнее,  движения изысканнее,  разговор гибче.  Он,  следуя турецкой
моде, подстриг курчавую бороду, и в его одежде преобладали светлые тона.
     Телохранитель вытянулся и отвел копье в сторону.
     Шадиман бесшумно приблизился к Луарсабу.
     В метехском саду печально вскрикнул сыч. Луарсаб быстро обернулся.
     - Царь! Нугзар и Зураб изволили, не заезжая в Ананури, прямо пожаловать
в Метехи, - насмешливо протянул Шадиман.
     Луарсаб нахмурился и провел рукой по волосам:
     - Надо   помнить,    мой   Шадиман,    что   Эристави   находятся   под
покровительством "льва Ирана".  Ты,  надеюсь, не забыл намека шахского гонца
Ага-хана, как дорого ценит мудрый шах Аббас каждый волос на голове арагвских
владетелей? - Луарсаб спустился по витой лестнице.
     Когда царь  и  вельможа вошли в  приемный зал  с  оранжевыми птицами на
фресках, их лица выражали приветливость, а слова - сердечность.
     Нугзар и Зураб не поддались обаянию царя и выражениям радости вельможи.
Стоя  около  трона,   Нугзар  удивленно  разглядывал  придворных.  Чопорные,
надменные,  боявшиеся повернуться в куладжах,  расшитых тяжелым золотом, они
стали похожи на Шадимана.
     Нугзар был рад, что Русудан отказалась заехать в Метехи и что вся семья
в  сопровождении Баадура,  свернув на  боковую дорогу,  проследовала прямо в
Ананури.
     И только Тэкле,  сидевшая на троне рядом с Луарсабом, грустными глазами
и приветливой улыбкой смягчила сердце старого князя.
     Луарсаб обнял Нугзара и  пригласил Зураба вновь занять почетное место в
Метехи.  Князья  Эристави Арагвские всегда были  любимы им,  Луарсабом,  его
отцом  Георгием и  дедом Симоном.  "Да,  -  подумал Нугзар,  -  когда-то  я,
неизвестный ванатский азнаур, был обязан царю Симону своим возвышением".
     Старый князь уже намеревался рассыпаться в благодарности,  но вспомнил,
как  в  ненастную  арагвскую  ночь  он,  обезоруженный Шадиманом,  вместе  с
Саакадзе поспешно покидал Ананурский замок. "И кто же провел меня? - подумал
злобно Нугзар. - Этот заяц в короне и пышная лиса Шадиман".
     И Нугзар,  мрачно поблагодарив Луарсаба, буркнул, что и его отточенная,
как  шашка,  память  ценит  тройную  любовь,  которая дала  ему  возможность
познакомиться с великолепной столицей грозного шах-ин-шаха.
     Зураб  не  менее  сурово смотрел на  приветливо улыбающегося Луарсаба и
язвительно  поблагодарил  за   проявленное  внимание  внука  царя  Симона  к
Арагвскому княжеству.
     Луарсаб,   осведомленный  Шадиманом  о   плачевном  состоянии  владения
Нугзара, с нарочитой внимательностью слушал Зураба.
     - ...Известно каждому князю,  светлый царь: когда кот из амбара, мыши -
в  зерно.  Пока мы гостили в Иране