ий нервно откинул со лба белую прядь.
     - А разрешение церкви?!
     - Церковь не разрешит, - хмуро бросил Даутбек.
     Саакадзе рассмеялся: шах рассчитывает на быстрый отказ Луарсаба. В этом
случае оскорбленный шах пойдет войной на картлийского царя.
     Саакадзе не  сказал "барсам",  что мысль о  сватовстве он сам подсказал
шаху. Не сражаться же ему с турками еще пять лет за Иран.
     "Барсы" угрюмо молчали. В углу сердито бурлил кальян Ростома.
     Дато сел рядом с Саакадзе.
     - Георгий, какими словами ответил Теймураз шаху?
     - И словами и слезами молил не принуждать идти против закона церкви,  -
усмехнулся Саакадзе.  -  Шах  напомнил царю  о  более снисходительном законе
Магомета.
     - Лишь бы церковь отказала,  -  взволновался Элизбар. Только надежда на
скорое возвращение сдерживала его  тоску и  желание тайно перейти грузинскую
границу и хоть на один час увидеть Носте.
     Саакадзе подбадривал "барсов", обещая скорое возвращение на родину.
     Даутбек  с  сомнением покачал  головой:  шах  не  доверял кизилбашам и,
конечно, не доверяет и картлийским азнаурам.
     Саакадзе улыбнулся:  недоверие к кизилбашам и рождает надежду на скорый
отъезд азнауров в Картли.
     - Если шах Аббас не доверяет своей родовой знати,  то будет ли доверять
грузинским аристократам?  Шах  Аббас  знает  враждебное отношение Шадимана к
Ирану. Знает тесную связь Шадимана с турецким везиром и тяготение к Стамбулу
влиятельных князей,  приверженцев князя  Шадимана.  Другие князья тяготеют к
Русии и  ведут переговоры с  послами русийского царя.  Но мы не стремились к
Турции и не кланялись русийскому царю.
     Правда,  мы не тяготели и  к Ирану,  но это нам удалось скрыть от шаха.
Шах Аббас, желая привести Кахети и Картли к вассальной зависимости, конечно,
будет поддерживать азнауров,  за которым пойдет народ.  Другой силы у шаха в
Картли нет.  Мы  бесконечными победами доказали преданность "льву Ирана",  и
кого  спустить на  непокорных картлийских князей,  как  не  "диких  барсов"?
Знайте, друзья, истребив князей с помощью шаха, мы объединим Картли и Кахети
под скипетром одного царя.  Настанет время,  возродится союз азнауров, тогда
создадим единое войско и избавимся от ненужной опеки.
     "Барсы" повеселели.  Как  умеет Георгий распутать самый сложный клубок!
Да, скоро они увидят картлийские горы.
     Но Саакадзе скрыл от "барсов",  что сам не очень доверяет шаху Аббасу и
рассчитывает в этой опаской игре перехитрить хитрейшего из хитрейших.
     Солнце кровавыми лапами налегло на  окна,  преломляя изменчивые лучи на
бурлящих кальянах.
     Саакадзе напомнил о вечернем пире у шаха Аббаса.

     В  Диван-ханэ на  золотом возвышении под  пурпурным балдахином восседал
шах  Аббас.  На  бирюзовом тюрбане  горела  алмазная  звезда  и  развевались
страусовые перья.
     Черные  невольники белыми  опахалами навевали  на  властелина прохладу.
Послы,  ханы,  иноземные  купцы,  муллы,  путешественники,  сардары,  поэты,
астрологи,  отличившиеся начальники войск  -  все  толпились вокруг золотого
возвышения, стараясь попасть в пределы зрения шаха.
     Шах  проницательным взором  скользил  по  лицам,  и  довольная  усмешка
шевелила его тонкие губы.
     Слева у  золотого возвышения Сефи-мирза,  наследник иранского престола,
изящный,  приветливый,  с  гордой  осанкой и  мечтательными глазами Тинатин,
оживленно беседовал с Паата.
     Через  боковой  вход  в  Диван-ханэ  скромно вошел  царевич Хосро  и  в
нерешительности  остановился  у  стены.  Пробегавший  прислужник  серебряным
подносом слегка задел Хосро.
     Никто бы  не обратил внимания на человека с  упрямыми скулами,  если бы
Саакадзе поспешно не бросился к нему и не провел бы на почетное место.
     Ханы посмотрели на  Саакадзе и  с  опасением перевели взгляд на золотое
возвышение. Но, шах Аббас с легкой иронией бросил Караджугай-хану:
     - Астрологи собираются известить мир  о  появлении на  восьмом небе еще
одной туманной звезды.
     Ханы поняли: шах Аббас одобрил поступок Саакадзе.
     Дверь в Табак-ханэ широко распахнулась.  Заиграли невидимые флейты. Шах
Аббас величественно поднялся.  У входа образовалась давка.  Каждый стремился
первым пройти за шахом.
     Ага-хан  насмешливо скосил  глаза.  Саакадзе  с  подчеркнутым уважением
уступил  дорогу  непризнанному грузинскому царевичу Хосро  и  не  сел,  пока
смутившийся Хосро не опустился на ковровую подушку.
     Целое полчище прислужников вносило блюда, украшенные цветами.
     Караджугай-хан вдруг оборвал беседу с Саакадзе и изумленно уставился на
жирного,  до  коричневого  отлива  зажаренного каплуна,  мысленно  сравнивая
судьбу царевича Хосро с судьбой глупого петуха.  Наверно, еще вчера бегал по
птичьему двору,  никому не  известный,  а  сейчас нагло разлегся на  золотом
блюде, прищурив вставной изумрудный глаз и держа в лапах ароматные розы.
     "Пхе! - подумал Караджугай-хан. - Этот Хосро тоже до появления Саакадзе
жил в Исфахане в тени неизвестности. Почему властолюбивый Саакадзе оказывает
цар