веселых  базарах они  восхищали приезжих молодой удалью,  вершины ностевских
гор, где они оставили свою юность.
     А  сейчас  над  ними  бирюзовый купол  исфаханского неба,  они  знатные
начальники, богато одаренные грозным шахом, их дома наполнены керманшахскими
коврами и арабской мебелью, но у Матарса вместо левого глаза черная повязка,
у  Элизбара отсечено ухо,  багровый шрам перерезал лоб Ростома,  Даутбек уже
угрюмо  смотрит из-под  нависших бровей,  у  жизнерадостного Дато  появилась
настороженность, а у Димитрия над крутым лбом свисает белая прядь.
     Томительная тоска по родине сурово легла на лица ностевцев. И сознание,
что там,  в Картли,  кони феодалов топчут земли,  добытые кровью азнауров, и
звон цепей рабов заглушил песни Грузии, наполняет сердца "барсов" бессильной
яростью.
     Вот почему сегодня,  отправляясь в  Давлет-ханэ на  шахский пир,  они с
особенным нетерпением ждут Саакадзе, удостоенного утром беседы шаха.
     Что  скажет Георгий,  друг и  полководец?  Скоро ли  затрубят призывные
рога?  Скоро ли соскучившиеся кони повернут на картлийскую дорогу?  Скоро ли
грузинское солнце сгонит тоску с лиц ностевцев?
     Папуна с  любовью обвел  взглядом взволнованные лица  друзей.  Скромная
грузинская чоха,  неизменно сопутствующая Папуна  в  изгнании,  несмотря  на
упреки Саакадзе и  на увещевания "барсов",  резко выделялась среди блестящих
персидских одеяний.  Но проницательный шах Аббас, умеющий разгадывать людей,
многое прощал Папуна, как прощал и Хорешани...

     Десять  базарных дней  Папуна  вместе с  Ростомом пропадали на  шахском
майдане.  Предлог  был  подходящий  -  прибыл  караван  тбилисских купцов  с
амкарскими изделиями. Конечно, грузинам тоже было интересно закупить любимые
вещи из своей страны.  Они целыми днями торговались,  выбирали,  взвешивали,
спорили.  Купленное грузили на осликов и  отсылали с многочисленными слугами
по  домам "барсов".  Потом в  каве-ханэ запивали сделки черным кофе и  шумно
бросали игральные кости.
     Папуна и  Ростом не только громко торговались с  тбилисцами,  но и тихо
шептались...
     Несмотря на восемнадцатидневный караванный путь,  разделяющий Тбилиси и
Исфахан,  эта прочная связь с амкарами давала возможность Саакадзе держать в
своих руках нити интриг Метехи и княжеских замков.
     Сегодня Папуна и Ростом свободны. Утром караван ушел обратно в Тбилиси.
У азнауров распухли головы от торгового разговора,  мелькания аршина и стука
весов.  Нелегкое дело десять дней грузить на  себя,  как на ишаков,  батманы
вестей из Тбилиси и разгружать их ночью в грузинской комнате Георгия.
     Но  Папуна на  этот раз выиграл.  Он,  ссылаясь на  усталость,  наотрез
отказался  от  вечернего  шахского  пира  и  решил,  растянувшись на  тахте,
предаться излюбленным рассуждениям: почему человеку так много надо?
     Папуна оглядел мрачных "барсов" и  стал  было  рассказывать,  как  Иван
Хохлов и Накрачеев беспокойными глазами следили за ссыпкой в мешки зерна для
Астрахани,  но,  видя  полное  равнодушие "барсов" к  этому  событию,  решил
развеселить друзей испытанным средством.
     - Э, "барсы", все же придется вам оказать дружескую услугу Ревазу.
     Ростом равнодушно задымил кальяном:
     - Похитить Астан из Картли?
     - Почему Астан?  Он  мечтает похитить из Индии алмаз кровожадной богини
Кали.
     Элизбар махнул рукой:
     - На что ему еще алмаз?
     Папуна притворно взволновался:
     - Как на что? Тюрбан придавить к голове, а то все на ухо съезжает.
     - Для его башки и  в Исфахане полтора кирпича найдется,  -  обрадовался
предлогу излить свой никогда не угасающий гнев Димитрий.
     Папуна притворно вздохнул:
     - Реваз не согласился, придется за алмазом в Индию прыгать.
     - Уже раз прыгали, зачем там не напомнил? - удивился простодушный Гиви.
     "Барсы" рассмеялись.
     - Я  напомнил,  дорогой Гиви,  только Реваз заупрямился,  он тогда свои
тридцать пять лет вином запивал...  Э,  друзья,  напрасно жизнью недовольны,
человек сам виноват в непоправимой глупости,  за жадность наказан: когда бог
распределял долготу жизни, то дал человеку только тридцать лет, ишаку сорок,
а  свинье шестьдесят.  Человек не подумал и  уговорил бога отнять для него у
ишака двадцать лет, еще больше не подумал и стал надоедать богу, пока бог не
отдал ему  сорок лет  свиньи,  от  которых умная свинья сама  отказалась.  И
знайте,  -  пусть человек живет хоть сто лет, по-человечески он живет только
тридцать, остальные двадцать, как ишак, и сорок, как свинья. У Реваза сейчас
как раз ишачий возраст.
     Георгий изумленно остановился,  казалось,  он  переступил порог  своего
ностевского замка, - так безудержно хохотали "барсы".
     Димитрий оборвал смех:
     - Что сказал шах? Долго еще будем здесь поганить шашки?
     Георгий небрежно бросил на тахту папаху.
     - Шах-ин-шах будет ждать известий от Нугзара и Зураба.  И еще... вместе
с  грамотой о  милостивом расположении Нугзар передаст Луарсабу желание шаха
женить Теймураза на Натии.
     Димитрий вскочил:
     - Натиа -  двоюродная сестра Теймураза! Полторы обезьяны им на закуску!
Что, этот перс шутит?
     - Не перс, а великий шах Аббас, запомни это, Димитрий.
     Димит