до  приглашения,  а  приглашения не  последовало.  Подумав,  он  велел
передать царице,  что  будет  ждать ее  завтра в  Сионском соборе,  где  его
святейшество католикос отслужит молебен.
     Нари хрипло расхохоталась: разве благочестивый отец Трифилий не знает о
положении светлой царицы?  Она -  точно пленница,  без охраны Баграта царицу
никуда не выпускают.
     Трифилий  обещал   завтра   непременно  приехать  благословить  царицу.
Неожиданное сообщение  дало  лишний  повод  настаивать перед  католикосом на
посольстве в Русию.  Конечно,  он,  Трифилий,  поехал бы сегодня в замок, но
решил не искушать магометан своей храбростью.
     К  вечеру побоище на  майдане почти  прекратилось.  Только кое-где  еще
слышались  крики,  но  это  -  последний  вздох  сумасшедшего дня.  Страшная
усталость   была   первым   ощущением   опомнившихся  людей.   Несмотря   на
беспощадность борьбы,  убитых оказалось немного, ибо в такой кутерьме трудно
быть убитым.  Но ни один не ушел с майдана не раненым.  Ходили с повязанными
головами,  руками,  ногами,  а  многие уже корчились на  тахтах,  окруженные
плачущими женщинами и детьми.
     Майдан казался вывороченным нутром неведомого чудовища.
     Амкары  и  торговцы-персияне  ужаснулись,  подсчитав убытки.  Утром  на
майдан почти никто не пришел,  опасаясь повторения вчерашнего.  Но к полудню
робко показались обвязанные персияне и  амкары.  Друг на  друга не смотрели.
Обходили   ненадежные   места.   Ученики   и   подмастерья  бродили   вокруг
разгромленных лавок,  разгребали мусор,  стараясь  найти  уцелевшие  изделия
своего тяжелого труда.
     Неожиданное  равнодушие   Исмаил-хана   и   Нугзара   Эристави   сильно
обескуражило майдан. И это обидело пострадавших и сроднило их.
     Несмотря на  нищету,  дабахчи не  взяли  с  разгромленного майдана даже
горсти рису. Они дрались за правду грузин, а в таком деле позорно заниматься
грабежом.
     Невзирая  на  раны  и  ушибы,  дабахчи  с  рассвета  влезли  в  чаны  с
разъедающей слякотью. Они и так вчера из-за драки потеряли заработок, а если
еще пропустят день, то их семьи и сегодня останутся голодными.
     К  полудню зазвонили в колокола.  Амкары поднимали головы,  крестились,
вздыхали.  Женщины,  накинув  шали,  спешили  в  церковь поставить свечку  и
поблагодарить бога за целость мужа, отца или сына.
     На минарете муэдзин певуче прокричал час молитвы.  Правоверные,  бросая
работу, на разостланных ковриках возносили хвалу аллаху.
     Дед Димитрия,  не  слушая уговоров Пануша и  отца Элизбара,  отправился
проводить случайного гостя.  У  низенькой калитки  женщина,  откинув  чадру,
смеясь и плача,  бросилась на шею молодому персиянину. "Мать", - подумал дед
Димитрия и потихоньку скрылся в переулке.  На душе у него было радостно.  Он
хладнокровно прохаживался мимо разгромленных лавок.  "Товары - ничего, жизнь
человека дороже,  -  рассуждал дед.  - Вот персидская мать, а чем она плачет
хуже наших матерей?"
     Дед заглянул к Бежану и застыл на пороге.  Неизвестно,  каким чудом, но
не только Бежан,  даже лавка его осталась нетронутой, и, кроме пятого седла,
изломанного о голову забывчивого покупателя, все висело на привычных местах.
     Потолкавшись  на  притихшем  майдане,   дед,  к  великой  радости  отца
Элизбара,  вернулся в  духан.  Когда  же  отец  Элизбара пожелал  немедленно
выехать в Носте,  дед рассвирепел. Никогда в жизни он позорно не возвращался
с  полной  арбой  нераспроданного  товара.  Он  не  позволит  портить  славу
счастливой руки  деда  Димитрия.  И  действительно,  смело  выведя  арбу  на
майданную  площадь,   дед  тотчас  распродал  все,   ибо  сегодня  это  были
единственные продукты, не смешанные с пылью, грязью и кровью.
     Отдавая марчили отцу Элизбара,  дед уничтожающе посмотрел на него и сел
на прощанье выпить с  Панушем.  Он хвастал приобретенным по дешевке подарком
для  детей  Русудан.  Да,  конечно,  он  только довезет до  Носте трусливого
ностевца и поедет в Ананури проведать семью Георгия.  Давно в гости зовут...
И потом...  -  дед светло улыбнулся,  - желтые цаги внуку повезу. От Георгия
гонца  ждут  в  Ананури.  Каждые четыре месяца приезжают.  От  Димитрия тоже
привозит вести.  Правда,  гонец  всегда  сворачивает в  Носте,  привозит для
родителей "барсов" послания и подарки. Но только зачем ждать, когда можно на
неделю раньше узнать о  красавце внуке.  Мой  Димитрий меня  больше всего на
свете любит, - добавил гордо дед, подняв последнюю чашу за здоровье Пануша и
прощенного им отца Элизбара.
     Тягучий колокольный звон плыл над Тбилиси. Звонили к вечерне.
     Мерно покачивалась арба.  Между пустыми кувшинами дремал отец Элизбара.
Дед, направляя буйволов в Носте, тихо мурлыкал песню.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

     За  окнами  Метехского замка  шумит  Кура.  Любимая  Луарсабом  круглая
комната не изменилась:  те же дорогие керманшахские ковры,  шелковые,  цвета
бирюзы,  занаве