риться с  Нугзаром не
время. Теймураз снова поднял голову.
     В  Метехи  Нугзар  совещался  с  перепуганным царем  Багратом:  послать
дружинников или подождать еще?
     - Опасно...   Тогда  Исмаил-хан  может  выставить  сарбазов.  Не  время
ссориться с Исмаилом, шах Аббас подумает, что против него замышляли.
     На  прилегающей к  майдану  улице  остановился Трифилий  со  свитой  из
монахов и монастырских дружинников.
     Трифилий из-за  каменной ограды наблюдал за побоищем.  Глаза настоятеля
светились совсем не  святым огнем.  На  мгновение он  вспомнил себя  молодым
буйным князем,  когда любил обнажать шашку.  Он схватился за кинжал.  Да,  у
настоятеля под рясой,  за кожаным поясом, всегда спрятан небольшой, но остро
наточенный кинжал.  Трифилий хотел  броситься в  самую  гущу  и  яростно,  с
упоением крошить,  убивать без всякой жалости проклятых врагов церкви. Но он
вовремя вспомнил свой сан и, перекрестившись, с усилием смиренно произнес:
     - Господи, помилуй меня, грешного!
     На улицу въехал Нугзар, окруженный охраной, и повернул к Трифилию.
     - Иногда такое полезно.  Народ как конь,  -  если долго застоится, надо
прогулять.
     - Это,  князь,  мирское дело.  Все же,  думаю, следует помочь грузинам:
персы совсем сели на голову.
     - Нельзя помочь, отец. Тогда Исмаил-хан персам тоже поможет. Ничего, до
вечера  недалеко.  Темнота  успокоит:  устанут и  побоятся своих  изувечить.
Поедем, отец, ко мне, сегодня на обед баралетский каплун, в орехах жаренный.
     - Не могу, дорогой князь, к католикосу спешу, дела церкви раньше всего.
     Вардан Мудрый мягко перебегал улицу.  За ним семенили амбалы с тюками и
сундуками на плечах. Вардан еще издали отвешивал Нугзару и настоятелю низкие
поклоны.
     Нугзар сурово спросил - не прекратилось ли бесчинство?
     - Уважаемый князь, - вкрадчиво ответил Вардан, - может, давно разошлись
бы, да на помощь персам прибежали сто банщиков. Боюсь, одолеют амкаров.
     Рука  Трифилия чуть  дрогнула на  поводьях.  Проводив глазами  амбалов,
бегущих вслед за Варданом, Трифилий медленно произнес:
     - Если банщики бросили бани,  бедным дабахчи нечего делать в  зловонных
чанах, а их, кажется, несколько раз сто...
     - Опасно,   отец,  эти  звери  разнесут  все  персидские  лавки,  пусть
дерущиеся пострадают равномерно.
     - Церковь раньше всего заботится о своей пастве.
     Князь смутился.
     - Да просветит тебя милостивый бог,  царь небесный... - Трифилий тронул
поводья и ускакал.  Нугзар, слегка колеблясь, подозвал старшего дружинника и
шепнул несколько слов.
     Дружинник ловко  спрыгнул с  коня,  бросил поводья товарищу и  юркнул в
темный переулок.
     С майданной площади продолжали нестись неистовые крики:
     - Амкары! Амкары, бейте!
     - Аллах! Аллах! Правоверные, во имя аллаха!
     По даба-ханэ в разодранных рубашках неслись два подмастерья.
     - Э-э, дабахчи! Персы кожевников убивают! Спешите на помощь! На помощь!
     Дабахчи вмиг  выпрыгнули из  чанов  и  бросились к  майдану,  завязывая
шарвари на покрытых зеленоватой слизью бедрах.
     Полуголые дабахчи  с  разбегу врезались в  побоище.  Замелькали тяжелые
кулаки.
     Майдан застонал.  Дабахчи хватали персиян,  били,  топтали,  сбрасывали
через мост в Куру.
     Здоровенный кожевник  с  вытянутым  лбом,  прижав  персиянина к  земле,
колотил его бритую голову о булыжник.
     Какой-то персиянин, повалив амкара, силился набить ему рот землей.
     Удобно устроившись на крыше, дед Димитрия, отец Элизбара, Пануш и семья
духанщика,  грызя орехи,  наблюдали за побоищем. Это была почти единственная
крыша,  с  которой не  неслась мольба о  помощи,  ибо  не  только вся  семья
оказалась дома, но даже слуги. А духан заперт, и все двери завалены тяжелыми
бурдюками.  Правда,  у  парней чесались руки,  и они пытались соскользнуть с
крыши.   Но   хозяин  грозно  смотрел  на  слуг:   окровавленные  рожи  мало
способствуют аппетиту.  Завтра  "Золотой  верблюд",  конечно,  откроется,  а
избитый человек всегда страдает от жажды.
     Парни вздыхали, с завистью посматривали на площадь.
     Внезапно  один  из  них  радостно взвизгнул:  с  соседней крыши  к  ним
перепрыгнул молодой персиянин.  Со  щеки  его  текла кровь,  одежда клочьями
висела на сине-красном теле. Мгновение, и парни растерзали бы персиянина. Но
дед Димитрия вырвал его из рук парней.  Что-то в юноше было общее с Керимом,
которого дед помнил и любил.
     - Это мой знакомый,  -  закричал дед и  проворно оттащил на  край крыши
персиянина.  Дед вынул платок,  смочил вином из  кувшина и  приложил к  лицу
спасенного. Юноша тихо застонал.
     - Ничего,  вино никогда не повредит, - успокаивал дед. - Ты что, ишачий
сын, не видел, на какую крышу прыгнул?
     - Видел,  батоно,  -  ответил по-грузински юноша,  -  но  когда  десять
бросаются на одного, все равно куда прыгать.
     - На, пей! - нахмурился дед. Он налил до краев чашу вином.
     - Нельзя, батоно: коран запрещает.
     - А ханам не запрещает? Сам видел, как рыбы, в вине плавают. Пей, какой
от виноградного сока вред?
     Персиянин удивленно посмотрел на деда и  жадно прильнул потрескавшимися
губами к чаше.
     - Батоно,  рядом  р