ным видом.
     К вечеру Баграт не выдержал и сказал, как бы вскользь:
     - Надо  за  Гульшари в  Арша послать,  довольно голубке томиться одной.
Пусть прямо едет в Метехи,  -  он испуганно оглянулся и добавил,  - к царице
Мариам в гости... Всегда дружили...
     После  Баграта  шах  беседовал с  Саакадзе.  Хотя  Георгий  всегда  был
подготовлен к  неожиданностям и  умел владеть своими чувствами,  крик боли и
гнева едва не  вырвался у  него из груди.  Но сквозь пламя,  застилавшее его
глаза,   он  ясно  видел  опасность.   Малейшее  неудовольствие  -  и  Аббас
расправится с ним, как не раз расправлялся с дерзкими ханами.
     Остаться здесь,  помимо желания шаха и  без  войска,  значит неминуемо,
бессмысленно погибнуть.
     Саакадзе   склонился   до    земли:    о,    шах-ин-шах   слишком   ему
благодетельствует.  Сопровождать  "солнце  Ирана"  в  неповторимый Исфахан?!
Возможна ли  большая награда,  чем  снова  своею  жизнью доказывать любовь и
преданность "льву Ирана"?  Одно  только беспокоит его,  Георгия:  не  успеет
улечься пыль за конем шах-ин-шаха,  как картлийцы восстанут,  и бранный труд
"льва Ирана" может бесплодно погибнуть.  Вот почему он,  Саакадзе,  повторяя
мудрые слова шах-ин-шаха, думает: не лучше ли ему и Эреб-хану с сарбазами на
время остаться для приведения Картли и Кахети в полную покорность.
     - На  время я  оставляю здесь Эмир-Гюне-хана с  сарбазами.  Ему поручаю
собрать дань, наложенную мною на тбилисцев... Кажется, у тебя с Хосро-мирзой
дружба? Может, скоро отправлю царевича с тобой в Картли, но сейчас мне нужна
твоя опытность.
     Шах опасался неожиданного нападения грузин и  турок с  целью освободить
Луарсаба и  повелел Георгию немедля отправиться вперед  с  частью  войска  к
Карабаху,  разведывая и  расставляя в  опасных местах засады и  охрану.  Шах
только скрыл от  Саакадзе,  что он  и  его решил поскорее убрать из  Картли.
Скрыл  и  свою  беседу  с  Багратом.  Георгий  узнал  об  этом  перед  самым
выступлением.  Его поразила не  столько победа врагов,  сколько разрыв между
его стремлениями и результатом своих действий.
     Одному  радовался Георгий  -  удалось  убедить шаха  оставить Нугзара и
Зураба в  Картли и  дать  им  широкие права  в  делах царства.  С  неменьшей
ловкостью,  притворно пряча глаза,  Георгий сообщил шаху о внезапной болезни
дочери:  эта  неприятность вынуждает огорченную Русудан  временно остаться в
Ананури.
     Шах,  зная от ханов, что один сын Саакадзе, кажется, уже умер от черной
болезни,  а другой,  кажется,  умирает, усмехнулся попытке Саакадзе обмануть
его.  С  легкой иронией Аббас  выразил надежду скоро увидеть ханум Русудан и
выздоровевшую дочь в Исфахане.

     "Барсы" долго безмолвствовали.  Они не сразу поняли Георгия, так твердо
уже ощущали под ногами родную землю.
     Саакадзе посмотрел на  дергающиеся губы Дато,  на  налитые кровью глаза
Димитрия, на медленно катившуюся по щеке Гиви слезу и тихо сказал:
     - Может,  так лучше...  У вас здесь будет большое дело. Снова создадите
союз азнауров,  шах вам выдаст ферманы,  и  князья не посмеют приблизиться к
вашим владениям.
     Даутбек  молча  посмотрел  на  Георгия,  позвал  дружинника и  приказал
перековать коней всех "барсов".
     Сон, который был так необходим, бежал от мягкого ложа Георгия. Напрасно
он  старался  охладить  мысли,  разгоряченные жаждой  мести  коварному шаху,
жаждой победы над князьями. Сон не прельщался туманной мечтой и упорно витал
за порогом его опочивальни.
     Георгий сел.  Против него на широкой тахте спал Папуна.  Спал? Разве он
остался в  комнате Георгия для  сна?  Разве  в  тяжелые часы  Папуна доверял
обманчивой ночи своего Георгия?
     - Дорогой Папуна, не притворяйся безмятежно спящим, хочу поговорить.
     - Может, утром удобнее? Почему люди избегают быть учтивыми? - притворно
сердился Папуна.
     - Папуна, мой дорогой друг! Хочу Носте возродить... Необходимо остаться
верному другу...
     - Я  об  этом тоже подумал,  уже договорился с  отцом Даутбека...  Спи,
Георгий, шаху вредно видеть лимонное лицо любимого сардара.
     Так  же  тщетно  Дато  уговаривал Хорешани погостить у  Русудан до  его
возвращения из Ирана.  Хорешани насмешливо уверяла:  она мечтает поседеть на
глазах у Дато, а не у Русудан.
     Шах утром отправил Саакадзе с "барсами" и тремя тысячами сарбазов,  а в
полдень льстиво упросил Луарсаба поохотиться с  ним на прощанье в Караязских
степях. Возвратившись, Луарсаб с почетом вступит в свое царство.
     На улицах Тбилиси шумно. Спешно вывешивают ковры.
     Князья в мечети торжественно еще раз клялись в верности "льву Ирана".
     Тбилисцы, втайне ликуя, смотрели, как уходил из Картли шах Аббас.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

     Шах  Аббас послал Исмаил-хана  в  Ганджу.  И  вскоре Исмаил-хан  двинул
ганджинское войско в Кахети на соединение с шахом.
     Караязские степи.  Там в камышах ютились дикие утки, курочки, перепела.
Заяц-степняк  путаными петлями заметал следы.  В  зарослях слышалось урчание
кабана.  Стаями кружились дикие гуси. Хлопотливо копошились в траве фазаны и
цесарки. У серых озер на песчаном бережку грелись черепахи. В камышах звенел
привольный ветерок.
     Раздольно жили Караязские степи.  Луарсаб