Плясуны,  фокусники, акробаты, персидские сказители, поэты сменяли друг
друга.  Танцовщицы сладострастными танцами тщетно старались вызвать блеск  в
глазах картлийского царя. Он только вежливо улыбался.
     - Я  вижу,   мой  любимый  сын,  тебе  не  нравятся  персиянки,  может,
картлийские красавицы растопят твое сердце?
     Шах взглянул на Карчи-хана.  Советник подал знак, дверь распахнулась, и
в  зал  вогнали  толпу  красивых каралетских девушек  в  разодранных грязных
платьях,  с всклокоченными волосами. Они растерянно закрывали лица дрожащими
ладонями.
     Евнух кланялся и  просил прощения:  грузинок не успели вымыть и одеть в
более достойное их красоты платье.
     Луарсаб вскинул на девушек глаза.  Жалость отразилась на лице Луарсаба,
и оно снова застыло.
     Аббас сжал  рукоятку ятагана.  Карчи-хан  поспешно махнул рукой,  и  на
середину зала евнухи вытолкнули толпу монахинь.  Черные рясы, черные шапочки
и  черные  четки  с  крестами  оттеняли  мертвенную бледность лиц.  На  шеях
монахинь позвякивали бубенчики,  переливались яркие  побрякушки,  извивались
разноцветные ленты.
     Ханы засмеялись.
     Монахини,   босые  и  в  шерстяных  читах,  перетянутые  веревочными  и
бархатными поясами, испуганно жались друг к другу. Страдание и ужас исказили
выхоленные и огрубевшие лица.
     Карчи-хан  с  вожделением уставился на  упругую грудь юной  послушницы,
розовеющую из-под разодранной рясы.
     Оглушительный шум встретил монахинь.  Кто-то  бросил в  них недоеденную
сладость. Кто-то цинично шутил.
     Молодой  Карчи-хан,  сняв  ноговицу,  под  улюлюканье  и  хохот  трижды
перекрестил ею монахинь.
     И  вдруг  наступила тишина:  высокая  монахиня,  скрестив  руки,  вышла
вперед,  заслоняя несчастных. И такова была сила ее взгляда, что многие ханы
невольно опустили головы.  Уж  никого  не  смешила  придушенная змея  на  ее
измятом поясе, разодранный рукав и выкрашенная в желтую краску пола рясы.
     Так стояла она в  забрызганной грязью шапочке,  с  выбившимися золотыми
прядями - величественная и поруганная.
     Саакадзе похолодел.  Ему показалось -  в его грудь вонзилось копье. Его
глаза встретились с  потемневшими синими глазами.  Не  так  ли  море темнеет
перед грозой?
     Он смотрел,  не веря глазам. Миг, он схватит Нино, цветок его юности...
Синие светильники властно манили.  Куда?  В пучину? В пропасть? Пробудил его
вопль.
     "Чей это крик?  Где я слышал тонкие струны страстного голоса? Где видел
эти черные косы?  Этот хрупкий стан,  эти,  словно нарисованные, пальцы? Или
это наваждение,  или призрак уставшей воли?  Дитя мое,  дорогое дитя!.. Нет,
это сон!.. Осторожней, Георгий! Осторожней! Опомнись, или ты погиб!"
     - Царь, мой светлый царь!..
     Тэкле целовала цаги Луарсаба, плащ, руки.
     Луарсаб вскочил,  задыхаясь,  рванул  ворот,  дрожащими руками  силился
поднять Тэкле,  но,  удержанный верным Баака,  бессильно упал  на  тахту.  К
счастью, на миг он потерял сознание.
     - Царь мой, - кричала Тэкле, рыдая у ног Луарсаба.
     Саакадзе рванулся и грубо поднял Тэкле:
     - Как смеешь, презренная раба, нарушать веселье шах-ин-шаха? Как смеешь
не властелину оказывать покорность? Эй!..
     "Барсы" бросились к Саакадзе.
     - Не сердись,  сардар!  -  молила Нино.  -  Не трогай ее: несчастная от
страха потеряла рассудок.
     - Убери! Прочь отсюда!.. Эй, Димитрий, Дато!
     Никто  не  успел  опомниться.  "Барсы" схватили Нино  и  Тэкле  и  вмиг
скрылись с ними из дарбази.
     Саакадзе поспешил к побледневшему шаху:
     - Я  приказал убрать безумную монахиню,  она  могла  принести несчастье
своими заклинаниями.
     Шах стукнул ятаганом.
     - Шайтан! Шайтан! Изгнать из Гори! Бросить в Куру!
     Саакадзе  стремительно  направился  к  выходу.  Через  несколько  минут
Димитрий,  Дато  и  Даутбек,  закутав  Тэкле  и  Нино  в  бурки,  мчались  к
Кватахевскому монастырю. Остальные "барсы" прикрывали их бегство.
     Шах разгневан. Аллах! Сколько беспокойства причиняет этот Луарсаб!
     Баака поднес к  губам Луарсаба чашу с вином,  стараясь заслонить его от
шаха.  Баака думал -  хорошо,  что  перс расстроен,  это  мешает ему  видеть
состояние царя.
     Шадиман встревожен.  Он покосился на Баака: что, если Тэкле расскажет о
покушении? А почему ей не рассказать?
     Луарсаб из любви к  Тэкле может принять магометанство и остаться царем.
Андукапар и Баграт,  обозленные новой неудачей, выдадут Шадимана, и тогда...
Нет,  Тэкле должна умереть или навсегда исчезнуть.  Об  этом уже позаботился
сам  Саакадзе...  "Барсы"  куда-то  утащили овечку...  Наверно,  в  Носте  к
Русудан.
     Шах  угрюмо  молчал.  Придворные засуетились.  Эреб-хан  махнул  рукой.
Распахнулись двери.  Веселый  крик  огласил  зал.  Пестрой гурьбой ворвались
шуты,  музыканты, плясуны, фокусники, танцовщицы. Они кувыркались, ходили на
руках,  пели,  визжали. Карлики в зеленых колпаках подбрасывали позолоченные
шары и ловили их на кончик носа.
     Мартышки,  одетые турецкими пашами,  фехтовали на  шпагах,  уморительно
подражая  янычарам.  Индусские танцовщицы кружились,  выплескивая из  бубнов
потоки лент, радугой извивавшихся вокруг шаха.
     Как затравленный зверь,  озирался Луарсаб мутными обезумевшими глазами.
Он прыгающими пальцами силился застегнуть ворот.
     Шадиман схватил за рукав рванувшегося было Луарсаба.
     - Мой  царь!  Разве  не  видишь,  какому ужасу  подвергаешь царицу?  Да
оградит ее  бог от  когтей "льва Ирана".  Малейшее подозрение -  и  тиран из
злобы   к