Шах приближался. Его сопровождали ханы, Георгий Саакадзе и Пьетро делла
Валле, только что прибывший из Кахетии.
     Эртацминда стоит  на  живописном холме  у  подошвы лесистой горы.  Храм
виден с  самых дальних полей,  гор  и  холмов живописной Картли.  С  севера,
востока и  запада он  окружен более чем  на  пятнадцать агаджа в  окружности
деревнями,  виноградниками и  церквами.  Южная  сторона примыкает к  высокой
горе, славящейся самыми высокими соснами.
     Шах заинтересованно расспрашивал Саакадзе о храме.
     Саакадзе рассказал шаху,  что  храм построен Вахтангом Первым еще  в  V
веке и  посвящен святому Евстафию,  что у  подножия храма раскинуто местечко
одного с  храмом названия,  имеющее обширное население,  что храм Эртацминда
окружен каменными стенами с башнями и бойницами,  защищавшими его от набегов
хищников, что такая же бойница устроена и на крыше храма.
     Шах  круто  повернул  коня  к  храму,   за  ним  шахсеванская  конница,
обрадованные сарбазы,  -  по  всему  видно,  храм  богат и  войску будет чем
поживиться.
     Близость Носте  успокаивала жителей,  и  никто не  покидал своих домов,
несмотря на окружение местечка и деревень иранскими войсками.
     У  поворота  дороги  шаха  встретили  с  трогательными преподношениями:
незатейливыми  рукоделиями  девушек,   деревенскими  сладостями  на   медных
подносах.  Кто-то  держал двух золотистых ягнят с  обвитыми зеленью рожками,
кто-то  на  деревянной  подставке  протягивал павлина  из  обожженной глины,
раскрашенного в  яркие  цвета,  кто-то  протянул высокий кувшин  с  душистым
медом.
     Саакадзе   поспешил   объяснить  значение   подарков,   особенно  меда,
предвещающего шах-ин-шаху вечную сладость славы.
     Дрожащими руками преподнося подарки и изъявляя покорность,  эртацминдцы
внутренне содрогались,  словно настал день  страшного суда.  Они  украдкой с
мольбой посматривали на Саакадзе.
     В местечке Эртацминда шах с интересом рассматривал крышу храма,  сплошь
покрытую оленьими рогами.
     Саакадзе объяснил шаху,  что  это приношения христиан,  ибо покровитель
храма, святой Евстафий, увидел спасительный крест между рогами оленя. Вообще
грузины любят  выделывать из  оленьих рогов сложные светильники для  храмов,
подсвечники, ковчежцы и другую утварь.
     В  глубокой  древности безмолвные своды  оглашались предсмертным криком
оленя.  Тонкую шею перерезывал жертвенный нож.  У  порогов многих запустелых
храмов,  разбросанных в  горах,  можно  увидеть  остатки  жертвоприношений -
оленьи рога.
     Шах расспросил о значении в народе эртацминдского храма и,  узнав,  что
двадцатого сентября - день Евстафия и к храму со всей Картли стекается народ
на богомолье, помрачнел.
     Заметив неудовольствие шаха,  Пьетро  делла  Валле  поспешил вступить в
беседу:
     - Напрасно ты думаешь,  мой друг Георгий,  что оленьи рога -  пережиток
древних  верований  только  в   Грузии.   Пытливый  ум   еще  не   проник  в
первоначальную причину приношения оленя в жертву,  но олень с давних пор был
в числе избранных чистых животных. Греческая мифология поместила оленя рядом
с  непорочной своей богиней.  На западе в рыцарских залах у пылающих каминов
рассказывались фантастически-религиозные легенды,  в  которых часто  являлся
волшебный олень.  И  вот красавец лесов -  о грустная доля!  -  служит у вас
жертвой невразумления.
     Шах,  любитель  изысканного разговора,  с  удовольствием слушал  Пьетро
делла Валле.
     Караджугай тоже стремился развлечь шаха и  рассказал охотничий случай о
бегстве из плена дымчатого оленя с белой луной на лбу.
     Но  Пьетро делла Валле рассеянно слушал цветистую речь  Караджугая.  Он
сейчас думал о  Кахети,  где  пробыл все  время до  приезда в  Гори,  изучая
Кахетинское царство.  Делла  Валле  поразило высокое мастерство шелководов и
разнообразие цветов шелка.  Хотя  город  Греми был  разрушен,  но  остальные
провинции Кахети уцелели,  и  там шли весенние работы:  шелководы выращивали
червей.
     Кахетинцы,  ища спасения от шаха Аббаса,  повторяли:  если папа римский
спасет нас от мусульман, мы вознесем благодарность всевышнему в католической
церкви.  Делла Валле поспешил в  Гори.  Он надеялся облегчить участь пленных
кахетинцев  и  своевременным вмешательством Ватикана  подготовить почву  для
пропаганды католицизма...
     Ночью  неожиданно выпал глубокий снег.  Точно белая парча опустилась на
расцветающую землю.  И  утром в  ярком весеннем солнце ослепительно сверкали
белые звезды.
     Дед  Димитрия уверял,  что только прадед Матарса помнит такое:  сто лет
назад  перед победой над  казахами небо  тоже  выпустило из  голубой подушки
снежный пух на расцветшие яблони.
     Но  шах  спешил  -   ни  солнце,   ни  снег  не  могли  остановить  его
разрушительной мысли.
     Отстранив яства,  шах Аббас вскочил на коня и,  сопровождаемый свитой и
шах-севани, поскакал к храму.
     Доехав до  стен Эртацминда,  Аббас приказал шах-севани уничтожить храм.
Мигом взобрались на бойницу храма сарбазы. Послышался треск оленьих рогов на
верхней части купола.
     Шах,  объезжая храм,  сам следил за разрушением.  Он думал:  чем больше
будет царств лежать в обломках вокруг Ирана, тем скорее возвеличится Иран до
могущества Персиды.  Даже  когда  аллахом благословенный шах  Аббас  покинет
завоеванные царства, грозная тень "льва Ирана" должна лежать на всей Иверии,
как  символ вечной власти,  вечной тирании иранской монархии над  грузинским
народом.
     Торжествующие возгласы шах-севани слились с грохотам рухнувшей бойницы.
     Пьетро делла  Валле с  большим интересом смотрел