Асламаз перегнулся с балкона.
     - Вы же на конях, азнауры, почему в погоню не скачете?
     - Мы не стража, - ответил холодно Саакадзе.
     Молодой  помощник  убитого  гзири,  уже  давно  мечтавший  о  должности
старшего  гзири,  скрывая  радость,  поспешно  приказал дружиннику снарядить
погоню,  распорядился убрать труп,  плавающий в кровавой луже,  за церковную
ограду и, как ни в чем не бывало, преувеличенно сурово крикнул:
     - Опускай,  старик,  левую руку,  конечно,  по закону надо судить. Если
окажешься невиновным, за кровь с тебя не взыщем.
     На  площади  раздались радостные восклицания.  Кто-то  услужливо громко
стал восхвалять справедливость молодого гзири.
     Мераб  с  готовностью сунул  левую  руку  в  кипяток и  быстро выдернул
обратно, держа в сжатых пальцах блестящий крест.
     Рука  Мераба  осталась такой  же  бледно-желтой.  И  только,  словно по
лощеной бумаге, скатывались горячие капли... Радость охватила семью. Не было
сомнения,  Мераб невиновен. Но согласно судебному обряду молодой гзири надел
на  левую руку Мераба мешочек,  завязал тесьмой и,  приложив государственную
печать, громко на всю площадь крикнул:
     - Если через три дня кожа не слезет, режьте баранов на пир!
     - Не осталось! - крикнул кто-то весело в толпе.
     "Дружина  барсов",  взбудораживая мягкую  пыль,  скрылась за  мохнатыми
выступами Негойских высот.
     Под звонкими копытами пронеслись крутые повороты Гостибского ущелья,  и
навстречу первому дыму близкого Носте взлетели пять лихих папах.
     Дато,  нетерпеливо поводя  плечами,  мечтал о  встрече с  красавицами в
пылающих лентах,  с манящими глазами,  возбуждающими радость, о первом танце
тут же на дороге, при въезде в Носте, под бешенство сазандари.
     Димитрий вздыхал о  выпитом без  него вине,  на  что Папуна утешительно
похлопывал по трясущемуся в хурждини бурдюку.
     Ростом  досадовал  на  болтливость ускакавших раньше  товарищей,  после
которых нечем будет удивить даже ребенка.
     Георгий предлагал отцов  новых азнауров подбросить до  верхушки острого
камня. Димитрий одобрил это намерение, но требовал для деда равных почестей,
так как дед и отец его весят вместе столько, сколько один Иванэ Кавтарадзе.
     Пануш считал необходимым посадить дядю Шио на  украшенного зеленью коня
и с зурной проводить до дому.
     Но Папуна решительно протестовал:  не надо никого выделять,  лучше всех
отцов напоить вином,  и пусть каждый добирается домой,  как может.  Смеясь и
предугадывая встречу,  натягивая  поводья,  спускались  ностевцы  к  долине,
наполненной солнцем.
     В  безмолвной тишине все ностевцы от  стариков до детей,  словно вбитые
гвозди, торчали по обеим сторонам дороги.
     Священник в  праздничном облачении с выпуклыми ангелочками на полинялой
голубой  парче,   с  плоской  иконой  Георгия  Победоносца,  взлетающего  на
полустертом коне к потускневшим звездам,  с дутым серебряным крестом в руке,
протянутой навстречу подъезжающим, стоял впереди. Около него стояли нацвали,
гзири  с  дружинниками,  старшие и  младшие надсмотрщики.  Позади,  у  груды
камней, в стороне от всех испуганно жались месепе.
     Азнауры хотели броситься к  родным,  но  тень  властно поднятого креста
пересекла  дорогу.   Потекла  проповедь  о   покорности  новому   господину,
удостоенному великой царской милости.  Саакадзе нетерпеливыми глазами увидел
на  возвышенном месте  Тэкле и  мать,  окруженную женами священника,  гзири,
нацвали, сборщиков. Тэкле восторженно смотрела на брата, а Маро, подавленная
вниманием гзири,  еще  вчера не  удостаивавших ее  ответным поклоном,  робко
смахивала слезы,  мешавшие видеть сына.  Воскресный костюм Шио широко свисал
лишними складками.  Осторожные пальцы застыли на  новой  папахе.  Он  боялся
повернуться, боялся зацепить длинным кинжалом белую чоху нацвали.
     - Что это такое? - с недоумением прошептал Георгий.
     - Не видишь, ишаки встречу тебе устроили, - умышленно зевнул Папуна.
     Георгий оглянулся на товарищей. Дато, сдерживая смех, проговорил:
     - Ешь на здоровье, Георгий.
     - Убирайся к  черту!  -  огрызнулся Саакадзе.  Взмыленные кони  сердито
раздували ноздри.
     - Если священник через полтора часа не кончит,  я на него коня пущу,  -
яростно кусая губы, сказал Димитрий.
     Только Ростом молчал.
     "Саакадзе -  владетель Носте, - сообразил он, - а родные новых азнауров
- собственность Георгия".
     Ростом покосился на товарища.
     "А под ветвями чинары Нино,  "золотая Нино" - радостно думал Георгий, -
но  почему  опущены ресницы?  А  вот  дядю  Датуна сегодня же  обрадую новой
одеждой,  но что с ним,  почему горбится?  А вот отец Гиви,  тоже печальный,
несчастье какое случилось или не рады нам?"
     Георгий быстро  оглянулся на  шепот  Ростома и  Дато.  Друзья  умолкли,
избегая его взгляда.
     Папуна гневно вытер затылок синим платком.
     - С  ума,  что ли,  сошел?  Люди с  родными хотят поздороваться,  а  он
се