онеты,
подарок ценил...
     Шадиман упорно смотрел на  простодушное лицо азнаура и,  посочуствовав,
отошел.  По  дороге  в  Твалади  чубукчи  докладывал  Шадиману  о  незаметно
допрошенном им Сотране.  Действительно,  копьеносец Сотран предлагал азнауру
монеты за браслет,  хотя никакого браслета не крал, но "шайтан" чуть не убил
его,  и  Сотран умышленно признался в  воровстве,  в  которое,  кроме  этого
дурака, никто не поверит.
     Шадиман усмехнулся и повернул коня к Луарсабу...


ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

     Рассеченный молнией  дуб  обагрял  листьями  церковную  площадь  Эзати.
Против  серокаменной  церкви  на  веселом  оранжевом  балконе  дома  азнаура
Асламаза  собралась  вся  семья  азнаура  смотреть  на   интересное  зрелище
испытания кипятком.  Стройный  Асламаз,  затянутый в  черную  чоху,  мог  бы
считаться красивым, если бы не след лезгинской стрелы, пронзившей ему правую
щеку.
     Внизу,  словно  взбудораженные ульи,  жужжал  народ.  Обступив  площадь
полукругом,  все напряженно следили за страшными приготовлениями.  Церковные
прислужники  торжественно  подбрасывали  сухие  поленья  под  медный  котел,
стоявший  на  почерневших кирпичах.  Огонь  жадно  облизывал синими  языками
выгнутые бока котла,  и  едкий дым неровными клубами расползался в  воздухе.
Эзатцы были уверены в невинности Мераба, но... бог далеко, а гзири близко. И
еще мелькали пугливые мысли:  бог может воспользоваться случаем и  за другое
наказать.  Тяжело  топтались эзатцы  на  месте,  перебрасывались отрывистыми
фразами,  крестились и  с нетерпеливым любопытством старались придвинуться к
котлу. Но окрики гзири держали всех за положенной чертой.
     Семья Киазо стояла отдельной группой.  Затравленные,  они  озирались по
сторонам,  на  их лицах уже лежала печать отверженности.  Среди них особенно
выделялся бледный,  с  померкшими глазами Киазо.  Еще  так  недавно красивая
одежда  царского дружинника разодралась об  острые  колючки лесных зарослей,
загрязнилась придорожной пылью.  В  густых волосах запутался высохший сучок.
Крепко сомкнулись распухшие и  искусанные до  крови губы.  Киазо цеплялся за
последнюю  надежду  -   вчера  ему  удалось  вместе  с  едой  передать  отцу
драгоценную мазь против огня, за которую он отдал старухе знахарке последнее
свое богатство - дорогую рукоятку княжеского кинжала. "Оправдают отца - могу
быть в  дружине азнаура Асламаза,  уже  обещал принять",  -  думал Киазо,  с
глубокой ненавистью заглядывая в начинающий кипеть котел.
     Мать Киазо,  с почерневшим от горя лицом,  думала свою будничную думу о
том,  как снова после оправдания Мераба на  их земле поволокут плуг две пары
буйволов, как глубокие ямы наполнятся крупным зерном, как снова войдет в дом
спокойная жизнь.
     Сзади толпы осадила коней "Дружина барсов".  Киазо быстро поднял голову
и тотчас отвернулся.
     Ностевцы с  сожалением оглядывали Киазо и  не узнавали в  нем красивого
жениха Миранды.
     Толпа заволновалась.
     - Идет! Идет!
     Окруженный стражей, подходил, еле передвигая ослабевшие ноги, Мераб.
     Рослый  священник  с  рыжей  бородой,   в  лазурной  ризе,  перекрестил
нательным крестом уже  бурлящую в  котле воду  и,  опустив крест в  кипяток,
торжественно произнес:
     - Если  ты  не  виновен в  поджоге царского амбара,  то  падет на  тебя
благословение бога,  сына его и святого духа,  и не будешь ты уязвим кипящей
водой до  второго пришествия.  Смело опусти руку в  кипяток и  со  спокойным
сердцем достань крест во славу справедливого суда.
     Мераб побледнел,  судорожно задергался, мысленно призывая святую троицу
не допустить обмана знахарки, клявшейся в чудодейственной силе мази.
     Толпа затаив дыхание следила за всеми движениями Мераба,  закатывающего
левый рукав продранной чохи.
     Вдруг старший гзири,  соскочив с  коня,  подбежал к Мерабу,  пристально
взглядываясь в его оголенную, с желтым отсветом руку.
     - Я в твою левую руку не верю, правую опусти в котел.
     Мераб шарахнулся в сторону, схватился за сердце и жалобно застонал.
     Толпа ахнула. Раздались протестующие крики, но их заглушил мощный голос
Саакадзе.
     - Нарушаешь закон,  гзири,  ты,  верно, забыл, - правую руку для работы
оставляют.
     Киазо быстро вскинул благодарные глаза на Саакадзе.
     Но гзири насмешливо ответил:
     - Закон хорошо знаю, поэтому на обман не поймаюсь. Обнажай правую руку,
иначе обеими заставлю крест ловить.
     Мертвая тишина сковала площадь.
     Вдруг  Киазо  изогнулся,  одним  прыжком очутился около гзири,  яростно
наотмашь рубанул его кинжалом по голове и,  не оглядываясь на стоны,  крики,
брань потрясенной толпы,  вскочил на  коня  убитого гзири и  ветром пронесся
через площадь.
     - Держите! - неистово завопил священник.
     - Держите!  Держите!  -  вторила ему бессмысленно топтавшаяся на  месте
толпа.
     Гиви  уже  сделал  движение повернуть коня,  но  сильная рука  Димитрия
схватила его поводья.
     - Полтора часа буду бить ишачью голову!
     Молодой гзири выскочил вперед:
     - Раньше суд, потом погоня, далеко не уйдет.