подошел к Шио.
     - Починка не поможет,  доску надо менять,  Шио. Ореховую сделай, крепко
держит камни, вот мои месепе сделали такую.
     Он легко опустился рядом с Шио.
     - Что доску менять,  -  тоскливо ответил Шио, - дом хотел чинить, а тут
война, сына взяли. Не успел вырасти, уже турки пришли.
     - Э, Шио, мой Дато тоже ушел.
     - У тебя месепе много и сыновей, вот Дато ушел, а Бежан, Ласо, Димитрий
и Нико работают; у тебя пять сыновей, Иванэ.
     - Слава богу, пусть живут... Хороший хлеб, турок отобьем, сыты будем.
     - Кто знает,  турок хитрый...  Каждый год одно и  то же:  соберем хлеб,
солому, народ уберет огороды, сады, а нацвали, - Шио оглянулся, - свалит все
до последней хурмы в царские амбары.
     - Не все, каждому доля остается.
     - Доля! - вспылил Шио. - А нацвали спрашивает, хватает ли мне, азнауру,
моего урожая?  У  него  один ответ и  для  глехи и  для  азнауров:  "Сколько
наработал,  столько и  получил".  А  сколько я один могу наработать?  Сын!..
Большая польза от  сына,  если он  на войне,  а  когда дома -  тоже только о
царской охоте думает.  Ореховую доску...  А  кто  ее  сделает?..  Дом  хотел
чинить...
     - Скучно говоришь, Шио, - махнул рукою Кавтарадэе, - пусть каждый сам о
себе  думает;   твой  Георгий  -  красавец,  первый  силач  в  Носте,  а  ты
жалуешься...
     - Тебе, Иванэ, не надо жаловаться, у тебя пять сыновей.
     - Что  ты  все  моих сыновей считаешь,  они из  твоих баранов папахи не
делают!
     Иванэ поднялся.  Шио  хмуро посмотрел на  Кавтарадзе и  стал  запрягать
буйволов.
     "Вот,  -  думал Шио,  - у всех на досках сидит целая толпа, а у меня ни
одного месепе, два воробья - Маро и Тэкле, какая от них тяжесть?"
     На  поле каждая семья работала на отведенной земле.  Поскрипывая ярмом,
буйволы  равномерно двигались по  кругу.  Мужчины,  гикая,  щелкали длинными
кнутами. Для тяжести на молотильных досках сидели женщины и дети.
     Поле  медленно кружилось,  пятнами  мелькали люди,  животные,  качались
далекие горы,  колесом вертелось густое небо. Солнце рябило в глазах, пряный
запах  дурманил,   едкая  пыль  царапала  горло.  Из-под  молотильных  досок
разлетались скользкие золотые брызги.  Девушки плоскими деревянными лопатами
подбрасывали зерно, желтым пухом ложилась на землю солома.
     Зной  притуплял  желания,  расплавлял мысли.  Война  казалась  далекой,
нереальной,  и  только  отсутствие молодых мужчин  тяжелым камнем  пригибало
плечи.
     Тихо.  Носте словно заснуло, даже листья не шелохнутся, только мохнатые
волкодавы,  высунув языки  и  тяжело  дыша,  вытянулись у  порога жилищ.  По
временам,   приподнимая  морды,  они  неодобрительно  поглядывали  на  сонно
бродивших кур.
     Важно  переваливаясь на  сафьяновых  лапках,  спускалось к  реке  стадо
дымчатых  гусей.   Где-то  взвизгнул  поросенок,  утки,  беспокойно  крякая,
захлопали крыльями.
     Под широким навесом на кирпичном полу сидел, сгорбившись, дед Димитрия.
Дед  плоским молотком долбил баранью кожу.  Рядом стоял медный чан с  водою,
куда  старик опускал готовый кусок.  Другой кусок  кожи,  прибитый по  краям
гвоздиками,  распластался на ореховой доске.  Мерно отстукивали глухие удары
по влажной коже, пугливо отзываясь в старческой голове.
     - Эх,  кто  может знать,  почему бог  дает  победу не  верующим в  него
магометанам... А может, вернется здоровым, не всегда на войне плохо...
     Дед поднял голову.
     Кряхтя и  припадая на  палку,  переходил старик улицу.  Он остановился,
прислушался, прислонил к глазам руку и медленно направился к деду.
     - Жарко, не время кожу долбить, - прошамкал он, опускаясь на ступеньку.
     - Знаю,  не время,  только внук должен с войны вернуться, наверное, без
чувяк...  -  Он  нерешительно посмотрел на  соседа  и  быстро,  словно боясь
противоречий.  -  Наверно,  без  чувяк...  Димитрий  ловкий,  его  турок  не
достанет...  А как же дружиннику без цаги? Без цаги нельзя... Я сам на войну
пять раз ходил,  а вот цел остался...  Без цаги нельзя молодому,  а Димитрий
любит мягкие...  Смотри!..  -  Он с  гордостью подвинул доску к  старику.  -
Настоящий сафьян. Хочу покрасить в синий цвет... А может, в желтый?
     - В желтый лучше,  от солнца не так жарко... Я, когда восемьдесят пасох
назад первый раз на войну пошел...  Исмаил Великий с  нами дрался...  О,  о,
сколько храбрецов легло на  горячий песок!..  Очень жарко было,  кровь сразу
высыхала,  а  около  мертвых через  минуту  стоять нельзя было...  Больше от
воздуха умирали...
     - Я тоже думаю, в желтый лучше. На зверя хорош ходить, зверь желтого не
боится, - торопливо перебил дед.
     - Не  боится?  Зачем бояться,  первый раз  не  страшно.