за Ярали и Захарией. Папуна вошел
в  шатер,  бесцеремонно растолкал "барсов" и сообщил о скромной просьбе царя
повидать их. "Барсы" как ужаленные подскочили на бурке.
     Папуна вышел и сообщил царским телохранителям о приезде разведчиков.
     "Так лучше,  -  подумал Папуна, - пусть царь узнает новость от тех, кто
ее добыл, а у князей и без того много случаев получать награды".

     Дружинники плотной  стеной  окружили большой  шатер.  Оруженосец покрыл
ковриком  камень,  и  Георгий  X,  грузно  опустившись,  приказал  ностевцам
повторить уже рассказанное ему в шатре.
     Даутбек  и  Ростом  смущенно  топтались на  месте,  но  Матарс,  поймав
насмешливый взгляд Саакадзе, вспыхнул и поспешно проговорил:
     - Царь, турки переправу обнюхивают, спешат к ущелью. Можно преследовать
шакалов по трем дорогам.
     - А по какой дороге пошел караван? - спросил Леон Магаладзе.
     Сверкнул глазами Матарс.
     - Твоему коню не пройти, князь...
     Сдержанный смех прошел по рядам.
     Царь хотел встать, но Церетели быстро спросил:
     - Неужели, царь, думаешь сам принять участие в погоне?
     - Не  дело  царя,  -  убеждал Баграт,  -  после  такой блестящей победы
снизойти до погони за турками.
     - Погоня  за  верблюжьим  караваном  -  забава  для  молодых  князей  и
азнауров, - настаивал Амилахвари.
     Многие поддержали,  уговаривая царя  не  утруждать себя делом,  отлично
выполнимым опытными полководцами Ярали и  Захарией.  Некоторые настаивали на
отъезде  в  Тбилиси,  другие  советовали ждать  здесь.  Разгоряченные князья
наперебой старались высказать заботу и преданность царю.
     Георгий X  сидел  растерянный,  поддакивая князьям,  беспомощно разводя
руками,  вздыхал,  бессмысленно оглядывая небо,  склонял голову,  как бы  не
зная, на что решиться. Баграт вкрадчиво приблизился.
     - Лучше вернемся, победителя с нетерпением ждет ликующий Тбилиси!
     - Да, да... Мудрый Баграт прав... А ты что скажешь, Нугзар?
     Эристави,  Мухран-батони  и  Цицишвили давно  с  недоумением следили за
происходившим. Неужели царь ничего не понимает?
     Мухран-батони набросился на Баграта:
     - Разве цари, не закончив войну, уходят домой?
     - Очевидно,  доблестный Мухран-батони проспал, война вчера закончена, -
возразил Баграт, ехидно посмеиваясь.
     Амилахвари и  Церетели,  смотря на побледневшего Мухран-батони,  дружно
захохотали.
     Мухран-батони ударил себя по изодранному рукаву.
     - Очевидно,  когда я спал,  Баграт бодрствовал,  иначе не уговаривал бы
царя на смешной поступок.
     Эристави,  взглянув на  потрясенного Церетели,  рухнул  на  камень.  Он
захлебывался смехом, хрипел, кашлял, слезы градом лились из глаз. Испуганный
оруженосец поспешно подал  огромный рог  кахетинского.  Нугзар  залпом выпил
вино, расправил усы и, поднимаясь, зычно плюнул в сторону Баграта.
     Царь лениво позевывал.
     - Да, да, Баграт прав, зачем царю снисходить до погони... Лучше поехать
с вами, а?.. Пусть за меня кто-нибудь останется.
     - Это  мудрое  решение!  -  радостно  воскликнул Баграт.  -  Эристави и
Мухран-батони горят любопытством заглянуть в стамбульские сундуки,  им никто
не может запретить. Пусть остаются...
     Нугзар,  Мухран-батони,  Цицишвили,  Ярали  и  Захария  с  возрастающей
тревогой следили за царем.
     - Твое место в  Тбилиси,  -  решительно вмешался Амилахвари,  -  нельзя
надолго бросать царство.
     - Да,  да... Вы правы, нельзя бросать царство... Коня! - загремел вдруг
царь.
     Все вздрогнули.
     - Я сам поведу дружины! Никто в Картли не смеет думать, что на престоле
сидит не царь,  а баран... Баграт, и ты, Амилахвари, вас не удерживаю, идите
в свои замки...  Симон и Андукапар останутся со мною, нельзя лишать молодежь
случая отличиться.  Нугзар,  у тебя ранен сын, иди с ним в Тбилиси и жди там
моего возвращения... Ты меня понял?..


ГЛАВА ВОСЬМАЯ

     На  потрескавшейся земле угрюмо сидел Шио.  Молотильная доска с  плотно
вбитыми осколками камней,  сверкая заостренными серыми зубьями, лежала перед
ним.  Медленно поднималась рука,  и  падающий на  расшатанные камни  опухший
молоток,  взвизгивая,  беспомощно отскакивал назад.  Шио  вытирал оборванным
рукавом   потемневший   лоб,   отбрасывал   войлочную   широкополую   шляпу,
прикрывавшую кувшин,  и жадно припадал к глиняному горлышку.  Вода булькала,
стекала с пересохших губ.
     Шио с утра не везло.  То молоток,  изловчившись, выскользнет из рук, то
кувшин  опрокинется.  Неудачи  тревожили,  он  суеверно  оглядывался,  мелко
крестился.  Мысли  каменными кругляками тяжело ворочались в  голове:  плохие
вести придут, нехорошо война кончится.
     В   синем  тумане  парил  над  уставшим  полем  золотой  ястреб.   Тени
становились короче. Хлопотливо стрекотали кузнечики, жужжали шмели, деловито
проносились стрекозы.  Пыльное солнце падало на тяжелые холмы снопов.  Возле
них мелькали белые рубашки крестьян, сновали мальчишки.
     Иванэ Кавтарадзе, вытирая синим платком широкую грудь