им быть с ним с великим государем в присвоенье;  и государь наш царское
величество для истинные крестьянские веры,  мимо всех тех великих государей,
похотел быть с  ним  в  присвоенье.  У  великого государя нашего есть многие
царевичи и королевичи и сего лете царское величество никак не пропустит, что
дочери своей не выдать. И будет Юрьи царь похочет к себе царское жалованье и
любви,  - и он бы царевича нам показал, да будет он годен и его б отпустил с
нами вместе. А не отпустит ныне с нами вместе - и царскому величеству вперед
он будет ненадобен, да и ништо уж не будет годно".
     Этот довод убедил Георгия X,  и он согласился на смотрины,  предупредив
Татищева через архиепископа Феодосия о принятом в Картли церемониале.
     "Да  говорили нам  царевы ближние люди:  в  здешних дей  государствах в
обычае ведеца:  которые государи сватаютца у  которого государя за  дочерь -
присылают смотреть своих ближних людей и  с  теми присылают дары к  царю и к
царице и к царевне: и с вами дей от царского величества к царице и к царевне
поминки есть ли? А будет хоти и не прислано, - и вам бы дей царицу и царевну
тем не избесчестить.
     И  мы,  холопи твои,  им  сказали,  что от тебе государя и  царице и  к
царевне поминки ест по государеву чину - соболи.
     И несли мы, послы, к ним по сороку соболей, Цареве царице сорок соболей
в сорок рублей из запасных, что посланы с нами, а царевне сорок соболей".
     На  показ  царевны  Тинатин  русийскому  посольству в  Метехский  замок
съехались  все  светлейшие  и  несветлейшие князья.  Каждый  из  них,  желая
поразить русийское посольство,  надел на  себя все,  что  только мог.  Но  и
русийское  посольство  решило  поразить  картлийских феодалов,  поэтому  все
свелось к вопросу - кто физически больше может нести на себе.
     Приехав  с  Ревазом,  разряженная в  фамильные  драгоценности Орбелиани
Астан не знала предела гордости.  Правда,  она не могла похвастать вниманием
Реваза.  Страсть упрямого княэя к  охоте и  путешествиям в обществе дерзкого
Мамука нередко приводила ее в  бешенство,  но Астан упорно скрывала от всех,
даже от родных,  не только холодность мужа,  но и  его нежность к  Дареджан,
красавице из семьи мсахури.  Вначале Астан пыталась удалить девушку,  но тут
обычно податливый Реваз проявил необычайную энергию и решительно заявил, что
если один волос упадет из  густых кос  Дареджан,  то  голова Астан останется
совсем без той жалкой травы,  которую она почему-то называет волосами. "Да и
мало толку, - думала Астан, - уничтожишь одну, другую возьмет. Эта змея хоть
боится меня, близко к замку не подходит".
     Но  на  выездах в  царский замок  или  к  князьям Реваз обязался щадить
самолюбие  Астан  и  быть  внимательным.   Благодаря  такому  уговору  Реваз
возненавидел выезды, а Астан под разными предлогами извлекала его из Орбети.
     Княгиня  Джавахишвили,  изнемогая  под  фамильными  драгоценностями,  с
удивлением смотрела  на  княгиню  Месхия  с  дорогим  жемчужным ожерельем на
отцветшей шее.  Она  твердо помнила,  что  это самое ожерелье,  украшенное в
середине золотой орлиной лапкой,  держащей в  своих  когтях большой изумруд,
она  видела  во  время  приема  кизилбашского посольства  на  сморщенной шее
разорившейся княгини Джорджадзе.
     Она приписала такое наваждение знойному миражу,  но  из-за этого миража
выглядывало лицо Вардана Мудрого,  в торжественных случаях тайно, за крупную
мзду,  снабжавшего благородных княгинь драгоценностями. И чтобы какая-нибудь
восторженная княгиня  не  забыла  о  возврате драгоценности в  обусловленный
срок,  Вардан Мудрый с сокрушенным видом брал под залог амбары с шерстью, не
пренебрегал и  водяной мельницей,  а  осенью  с  удовольствием присваивал на
время виноградники с народом, работающим на них.
     Но не все кичились только драгоценностями. Полководцы, сардари, минбаши
и   азнауры  старались  как  можно  громче  бряцать  старинным  родовым  или
захваченным в  боях  оружием.  Особенно привлекала общее  внимание изогнутая
сабля  полководца Ярали  с  крупными  алмазами на  бирюзовой мозаике  ножен,
отнятая им у турецкого паши в последней войне.
     Кроме оружия и  драгоценностей,  предметом забот,  зависти и вожделения
были усы.  Их так же оберегали,  как клинок дамасской сабли, их выращивали с
такой же  тщательностью,  как виноградную лозу,  их окрашивали,  как дорогие
шелка,  их так же чистили и  скребли,  как и  арабского скакуна.  Усы давали
возможность войти в  посылаемое в  Турцию или  Иран посольство,  усы  вились
вокруг царского трона, усы прокладывали дорогу к сердцу красавицы.
     И  сейчас они,  подобно фрескам,  красовались в залах Метехского замка:
красно-пушистые  мхом  прижимались  к  губам,   черные  торчали  воинственно
стрелами,  желтые колечками вздрагивали на  щеках,  бурые  поднимались дымом
костров, белые свисали серебряными льдинками.
     Русийское посольство,  впервые прибывшее в  Картли,  вызывало у  князей
неопределенное чувство.  Они не знали, какие выгоды или убытки несет им брак
Тинатин с царевичем Русии. Они догадывались о каких-то тайных переговорах не
только по  поводу приданого Тинатин,  строили всякие предположения,  но были
далеки от  истинной цели Татищева.