веленье учиню,  буду в его
царском жалованье и  мне уж от тех отстать и  с  ними в недружбе быть;  и те
недруги, сведав про то, тотчас на меня и на мою землю станут. И вам бы в том
мысль свою дать,  как тому быть? И вам бы ныне оставить у меня в государстве
стрельцов с  пищалями человек  с  500,  чтобы  мне  от  недругов своих  быти
бесстрашну,  а не оставити стрельцов для береженья,  - и мне государева дела
делать нельзя.
     И мы,  послы,  говорили о том многими мерами,  чтоб о людех послал царь
бить  челом  к  тебе,  великому государю,  а  ныне  нам  учинить того  никак
невозможно.
     И  архиепископ с  товарищами ходили к  царю.  А  пришел к  нам  послом,
говорили:  только деи не оставите ныне государевых людей для береженья,  - и
Юрьи царь никоторых государевых дел делати не хочет,  что блюдетца недругов;
недруги близко, а государева помоч далека.
     И мы, холопи твои, меж собой помыслили: не оставить государевых людей у
Юрьи царя и  государеву делу никоторому не  зделатис.  И  примерились к  тем
мерам,  что государевы воеводы с  Терки дают в  Кабарду к Черкаским князем и
мурзам,  которые  служат  государю,  для  береженья этих  недругов  на  зиму
стрельцов по 500 и 600,  а из Астрахани нагаем заволжским для береженья дают
же;  а  Юрьи  царь  во  всею  Карталинскою и  Сонскою землею хочет быть  под
государевою рукою..."

     Стрельцы,  громыхая пищалями,  распахнули сводчатые ворота  дома  князя
Чавчавадзе.
     Тихо перешептываясь, архимандрит Феодосий, Эристави Ксанский, начальник
тваладской  белой  сотни  азнаур  Асламаз,   Саакадзе  с  телохранителями  и
дружинниками направились к Метехскому замку.
     Когда  Саакадзе  возвращался после  очередной  тайной  беседы  с  Баака
Херхеулидзе,  он неожиданно столкнулся на мосту с Али-Баиндуром. Али-Баиндур
ожидал Саакадзе уже два часа,  но обрадовался "случайной" встрече с "любимым
другом" и,  обняв  Саакадзе,  повернул в  "Золотой верблюд" скрепить радость
вином, крепким, как дружба грузин.
     Под  шумные  песни,  под  хриплые взвизги зурны  лилась  беседа друзей.
Чокаясь, Али-Баиндур притворно пьяным голосом пожелал успеха длинным шапкам,
прибывшим из холодных стран предложить дружбу единоверцам и наконец избавить
прекрасную Картли от персидского аркана.
     Саакадзе сначала отклонял скользкий разговор, но под влиянием обильного
угощения   начал   подшучивать   над   легковерностью  друга,   повторяющего
предательские сведения, полученные, очевидно, от праздного глупца.
     Али-Баиндур в  свою очередь принялся издеваться над простодушием друга,
думающего, будто длинные шапки приехали в Тбилиси скупать чурчхелы.
     Задетый Саакадзе презрительно засмеялся:  очевидно,  черкесские девушки
похожи на чурчхелы, поэтому в аулы и не едут богатые послы из дальних стран.
     Али-Баиндур выпрямился и  с насмешливой торжественностью напомнил другу
о  дочери черкесского князя  Темрюка,  ставшей женой царя  севера,  Грозного
Ивана, и скорее похожей на виноградную лозу, чем на выжатый виноград.
     Саакадзе стукнул чашей:  если  дочь черкесского князя Темрюка похожа на
виноградную лозу,  то царевна Тинатин,  дочь Картлийского царя,  -  на целый
виноградник.  И  если  найдется  дерзкий,  осмелившийся сомневаться,  азнаур
Саакадзе шашкой заставит его голову склониться к ногам царевны.
     Али-Баиндур  больше  не  противоречил.  Пожалев о  необходимости завтра
покинуть Тбилиси, он предложил выпить за скорую встречу по тунге вина.
     Из "Золотого верблюда" в темную тишь,  пошатываясь, вышли две тени. Под
мостом затаенно плескалась Кура...

     Татищева  неприятно  поражали  упорство  и  осторожность Георгия  X,  и
"посланное из  земли  Карталинской с  стрелецким сотником Петром Хрущевым да
кречетником Федором Еропкиным,  лета  7113  года маия в  1  день" послание к
Борису Годунову было полно перечислением трудностей,  с какими ему,  Михайле
Татищеву,  пришлось столкнуться в  вопросе "о  союзе и  браке",  но  наконец
архиепископ с  товарищами от царя пришли к послам и говорили,  что Георгий X
"по великого государя повеленью дочь свою вам покажет и, будет годка, и он к
великому государю отпустит.  А царевича,  про которого мы вам сказывали, вам
покажет же  и  вас  отпустит,  а  с  вами вместе своих послов пошлет.  И  вы
царскому величеству про царевну скажете.  И  будет ему государю годно,  -  и
пришлет о  том  к  царю вперед,  а  царь тогда дочь свою царевну и  царевича
Хоздроя отпустит.
     И  мы,  послы,  им  говорили:  великий государь наш  Юрьи  царя взыскал
великим своим государевым жалованьем, чего у него и в мысли не было; а хочет
его пожаловати учинить себе государю в  присвоенье.  А  к  великому государю
нашему многие великие государи -  Цезар  и  брат  его  Максимилиян и  король
Францовский и  Дацкой и  король Полской присылают о том с великим прошеньем,
что