вославной веры (super divinatione) и повинен 
в убийстве блаженной памяти Петра де-Кастельно, тогда легаты, выслушав обе 
стороны и учинив следствие до окончательного мнения, представят нам на 
рассмотрение это дело, тщательно со-ставленное, и известят подсудимых о времени,
 когда они должны будут предстать перед нами и выслушать решение. Если же не 
явится никакого обвинителя, то легаты известят нас, каким образом они 
постановят свой приговор по сказанным двум пунктам, и дело в таком случае 
должно кончиться там, где оно началось. 
Если граф приведет свидетельства в доказательства своей невинности, следуя тому 
порядку при производстве дела, какой будет указан ему легатами, то пусть они 
употребят все усилия его к оправданию. Но если придется обвинить его, то легаты 
не преминут известить нас, всегда удерживая в своих руках oбладание замками, 
которые заложил он; они сообщат нам также, доволен ли граф способами оправдания,
 ему указанными, и станет ли он жаловаться на притеснения и несправедливость. В 
том и другом случае, легаты имеють ожидать решение апостольского престола. Если 
граф оправдается законным образом, ему указанным, по суду каноническому, легаты 
торжественно и всенародно объявят его католиком и непричастным к смерти Петра 
де-Кастельно; ему будут возвращены его замки, по исполнении всего того, что ему 
будет приказано... " (57).
Так исполнил Иннокентий все, что мог требовать от него долг чести, насколько 
позволяли ему это обстоятельства и условия, в которые было поставлено тогдашнее 
папство. Исполнителям его распоряжений оставалось поступить таким же образом. 
Но в том-то и заключалось историческое несчастие Иннокентие III. Корысть 
крестоносцев и местного католического духовенства взяла свое и на этот раз. 
Монфору нельзя было допускать оправдание своего соперника, на богатые страны 
котораго он рассчитывал. Легаты поддались его влиянию. Если их корыстолюбивые 
разсчеты не подтверждаются фактами, то они могли проявляться незаметно, после 
смерти сурового и честного Милона. Так, Арнольд весьма мало блистал подвигами 
добродетели, хотя папа продолжал верить в него. Арнольд был дорог своей 
преданностью католицизму и теократии, своими способностями, основательным 
знанием края. Но какое-то темное подозрение закралось в последнее время в душу 
Иннокентие. Повидавшись с Раймондом, пана перестал быть в такой степени 
легковерным к своим исполнителям. Он понял, что личные счеты играют большую 
роль в отношениях старого феодала и Арнольда. Поэтому он решился избавить 
Раймонда от хитрого и искусного аббата, хотя тем и становился к последнему в 
положение весьма неловкое. Чувствуя это, он старается и оправдаться в послании 
своем к Арнольду и вместе уколоть его под ласковыми фразами, полными 
благодарности к его деятельности (58).
 
Самому Феодосию и другому легату, епископу Риеца, почти словами грамоты к 
архиепископам, предписывалось через три месяца созвать собор, на котором 
принять способы к беспристрастному суду над Раймондом и, если можно, то к 
оправданию его. Через несколько дней была отправлена Феодосию экстренная 
записка, где высказывалось решительное желание видеть графа тулузского 
оправданным. Легаты и Феодосий особенно должны выслушать от Раймонда все жалобы 
на оскорбления и несправедливости, причиненные ему во время его отлучения (59).
Арнольд не мог не почувствовать оскорбления, косвенно нанесенного ему из Рима. 
Скрыв досаду в сердце, он хотел по крайней мере приписать себе одному те мягкие 
меры, которые теперь требовались, его самолюбию было больно полномочное 
вмешательство и даже контроль со стороны его подчиненного. Он изъявил желание 
сам ехать в Тулузу и лично отменить иитердикт, им же наложенный. 
Граждане столицы сумели заключить соглашение с легатом, по которому их 
собственный епископ Фулькон, человек коварный, притворившийся другом Тулузы, 
даст им разрешение, а Арнольд получит сумму в тысячу тулузских ливров. Если бы 
даже достоверность этого известия и подлежала сомнению, как опирающаяся на 
свидетельство полупоэтического провансальского источника, однако обстоятельства,
 подавшие повод к тому, сами по себе дают повод заподозрить изворотливого 
Арнольда в корысти. 
Далее тот же источник замечаеть, что в выдаче суммы, при раскладке на тулузцев, 
произошло затруднение, что легату дана была только половина и что потому де он 
снова наложил интердикт, на город и отлучил от Церкви консулов. Тулузцы 
испугались и решились покориться. Они обещали повиноваться епископу и папе во 
всем, что касается Церкви, и в залог того дали в руки епископа, по его желанию, 
знатных заложников. Фулькон отослал их в Памьер под надзор Монфора. Отлучение 
было снято легатами, хотя о получении ими полной суммы уже больше не 
упоминается.
Тот же Фулькон и вторично открыл перед Тулузой свое отступничество от интересов 
города, имевшего слабость довериться ему. Во время пребывания легата в Тулузе, 
Раймонд уже успель вернуться в свою столицу. Силой прекрасных речей, льстивый 
Фулькон добился расположения графа. 
-Государь, - говорил он ему, - теперь наступила дружба и любовь между вами, 
легатами и графом Монфором. Я могу ручаться вам, что если бы теперь чья-либо 
рука поднялась против вас, дабы причинить вам зло и неприятность, то оба они 
положат жизнь и имущество, чтобы защитить вас и вашу землю. Мне кажется, 
государь, что вы поступите прекрасно, если в знак дружбы дозволите легату жить 
в нарбоннском замке. 
Граф Раймонд, убежденный притворным добродушием епископа, согласился допустить 
своего злейшего врага к обладанию столицей, поселив его в крепости (60). Легат 
занял крепость, надежным гарнизоном, а "народ тулузский, от мала до велика, как 
только узнал о том, пришел в неописуемый гнев". Он видел себя в полной власти 
беспощадного Монфора.
В то время, когда граф тулузский испытывал на себе все превратности судьбы, 
когда он от отчаяния переходил к надежде, а потом, благодаря хитрости своих 
врагов, опять становился их игрушкой, Монфор, руководимый лишь практическим 
рассчетом, преодолевал