все препятствия и упорно домогался своей цели. Он, при 
внешней рыцарственности, представлял собой тип полной политической 
безнравственности, нарушая самые священные права, не разбираясь в средствах.
Мы оставили его во время успехов, за покорением графства Разес. Тогда Раймонд 
собирался ехать в Рим, а король арагонский, Педро, понимая опасность, которая 
грозила бы ему, если бы на его границе появилась централизованная, 
абсолютно-теократическая монархия, обещал содействие лангедокским феодалам. 
Сперва он мог оказать им лишь моральную поддержку; он подстрекал их к борьбе и 
давал надежду на помощь. Вероятно, этой таинственной поддержкой и объясняются 
успехи, которых именно в это время добилась альбигойско-национальная партия.
Замки, недавно покоренные Симоном в пределах Альби, Каркассона и Безьера, 
отлагаются от Монфора; католические гарнизоны или оставляют их или осаждены 
лангедокскими отрядами. Так, два знаменитых католических барона Амори и 
Вильгельм Писсаки должны были сдаться почти на глазах самого Монфора, который 
напрасно пытался переправиться через реку Оду. Также напрасны были попытки 
друга и любимца Монфора, Букхарда де-Марли овладеть замком Кабарет, местом 
весьма важным и в стратегическом и в церковном отношении. Теперь уже ясно 
обнаружились интересы крестоносцев; кроме католических целей, французы имели 
свои собственные; северные бароны, с берегов Сены и гор Нормандии, хотят 
водвориться на берегах Гаронны и в долинах Лангедока. Лишь только они получили 
в свои руки исполнение церковного наказания, как стали в глазах провансальцев 
чужеземцами и поработителями южных республик вместе с их религией. 
В Кабарете засел один из рьяных бойцов альбигойского вероисповедание, старик 
Петр-Роже; он приходился родственником виконту безьерскому. Выждав приближения 
неприятеля, он приготовил засаду и Букхард, разбитый на голову, потеряв убитыми 
многих товарищей, был взят в плен и посажен в башню замка, где альбигойцы 
держали его в цепях в течении 16 месяцев, пока тот же самый Петр-Роже не 
освободил его. 
Монфора в продолжение этой зимы вплоть до поста преследовали мелкие неудачи и 
причиной всего было отсутствие главных сил крестоносцев. Такова была вся 
система альбигойских войн; первый год служить ее прототипом. Зимой, Монфору 
приходится прибегать к хитрости и интригам, так как его отряды расходились по 
домам; к весне, они приходили вновь и увлекали своим примером других. Ho 
неприятнее всего подействовала на Монфора измена одного из близких ему. Жерар 
де-Пепье, особенно любимый Симоном, умел скрывать свои религиозныя убеждения 
перед суровым графом. 
Этот француз, человек жестокого характера, втайне исповедывал альбигойство. Раз,
 он был отправлен в экспедицию; дорога шла через замок Пюисергье, занятый 
крестоносным отрядом. Жерар, въехав в замок со своей небольшой свитой, к 
которой присоединились еретики, объявил гарнизон военнопленным. Жители восстали.
 Рыцари Монфора сдались на том условии, что им будет сохранена по крайней мере 
жизнь. Между тем сам граф Симон, узнав об измене, спешиль к замку; с ним был 
Амори, барон Нарбонны. Но он отказался помочь Монфору при осаде замка, а без 
него дело устроиться не могло. 
Пока Симон, удалившись на ночь в соседний замок, обдумывал месть, Жерар ушел со 
своим отрядом. Он увозил с собой двух главных пленников; 50 остальных были 
опущены в ров. Ускользнув от Монфора, он прибыль вь еретический замок Минерву. 
Жерар по своему сдержал слово; он оставил пленникам жизнь, но лишил их зрения и,
 если верить католическому историку, свирепо наругался над ними. Он обрезал им 
уши, нос, верхнюю губу и раздев донага, отпустил к Монфору. Зима стояла 
довольно холодная; один из них погиб, другой, едва живой, повстречался с нищим, 
который привел его в Каркассон (61). 
Так, в короткое время, Монфор потерял 40 замков. Еще сильнее должна была 
подействовать на него весть о смерти легата Милона, скончавшегося в Монпелье, 
ибо это был его надежнейший друг. Счастье как будто отворачивалось от Симона.
Однако даже при таких неудачах, положение Монфора на Юге не стало критическим. 
К началу 1210 года в его руках было до 200 замков, а также несколько городов. 
Постоянные передвижения, прилив, а чаще отлив, в лагере крестоносцев, более 
всего занимали сторонников католического дела в Лангедоке. Вторым важным 
вопросом было удержать за графом Симоном владения, приобретенные им пока скорее 
номинально. Для этого необходимо было папское утверждение. Посольство и 
просительное письмо самого Монфора, отправленное как бы в противовес поездке 
графа тулузского, не могло иметь особенного успеха. Рыцарь Роберт де-Мовуазен 
вез это письмо и конечно в Риме он должен был стушеваться рядом с старым 
Раймондом, некогда столь могущественным, блистательным и теперь еще хранившим 
прежнюю гордость. 
Монфор писал папе Иннокентию III, что посвятит себя всецело во славу Божию, на 
преуспеяние веры и на гибель еретиков. 
"Но дело это требует больших усилий, по двум причинам, - писал Монфор. - С 
одной стороны, бароны, принявшие участие в этой войне, оставили меня почти 
одного против еретиков, блуждающих по горам и скалам. С другой, я буду не в 
состоянии управлять сколько-нибудь продолжительное время страной, почти 
обедневшей от oпуcтoшeний, ее постигших. Еретики покинули большую часть своих 
замков, или расхитив или разрушив их; они прочно берегут те, что достаточно 
укреплены, имея намерение защищать их. Мне приходится делать огромные затраты, 
не в пример других войн, на те отряды, которые при мне; едва за двойную плату я 
могу удерживать около себя необходимое число солдат". 
Он просил папу подтвердить за ним право на завоеванные владения и извещал при 
этом, что в пользу Римской Церкви он ввел налог по три денария с дома, что в ее 
же пользу, он определил обычные десятины с еретиков. "3а все это я прошу ваше 
святейшество оставить за мной обладание этой страной, которая поручена мне и 
наследникам моим Богом и вами, через посредство легата вашего аббат