доводами, преисполненными текстов Писания на родном 
языке, притом истолкованных так ясно. Тогда он начинает называть свое 
дуалистическое учение истинным учением евангельским, пока скрывая демоническое 
основание его. Убежденные искренностью гостя, евангельской простотой слова, 
слушатели просят проповедника продолжать. А между тем его товарищ начинает, со 
своей стороны, внушать хозяину необходимость спасения и соединения с Богом.
       — Как достигнуть того?
— Если захочешь, то очень просто. Ты знаешь, какие преследования и мучения 
терпел Христос за нас, следовательно, если мы хотим достигнуть спасения, то 
должны брать пример с тех, которых гонят за него и казнят вслед за ним.
      Собеседник хочет посмотреть этих подвижников. Его приводят в собрание 
«добрых людей», он все чаще посещает эти вечера, слушает «мудрые речи» и 
увлекается ими. Прежде всего ему открываются истины житейской мудрости, 
внушается презрение и ненависть к католическому духовенству и «идолопоклонству, 
которое оно ввело». Истинной Церковью, ведущею к блаженной кончине, окажется 
только одно альбигойское общество, пропаганда которого незаметно проникала 
всюду, пользуясь всеми обстоятельствами, часто прибегая к хитрости, не 
пренебрегая никакими средствами.
Лишь только становилось известным, что на собрании присутствуют посторонние, то 
двое еретиков, притворившись, вступали в богословский спор, один из них играл 
роль католика. «Католик», конечно, оказывался побежденным, чем готовил в 
слушателях будущих прозелитов. Еретики принимали все меры к распространению 
своих сочинений. Часто находили поучения их проповедников, катехизисы, памфлеты 
прибитыми на перекрестках, на мостах, у перевозов. На улицах дети католиков 
распевали гимны, сочиненные в альбигойском духе, изложенные красивыми, легко 
запоминающимися стихами.
Еретики знали, как и на кого действовать в целях вернейшего успеха. Очевидный 
пример строгой жизни, которую можно было разве что оклеветать, но не опорочить, 
безошибочно действовал на людей мыслящих, предпочитавших духовное совершенство 
земным благам. Бедным вилвланам же они напоминали, что по завету Спасителя не 
должно быть богатых и бедных, что в апостольской Церкви не было разницы в 
имуществе, ибо все было общим, все сносили к ногам апостолов (Деяния Апостолов, 
IV, 32, 34—35). «Если ты хочешь избавиться от твоего несчастного положения, — 
говорил альбигойский  диакон бедняку, — приди к нам, мы берем на себя заботу о 
твоем благосостоянии, и больше не придется бороться с судьбой, ты должен будешь 
только почитать и слушать твоих наставников и уважать верных. Богатства земные 
в этом веке и вечная жизнь в будущем станут твоей наградой» 120.
Дар убеждения был в высшей степени присущ проповедникам альбигойства, самые 
стойкие и неподатливые католики опасались за себя. Один немецкий монах сказал, 
что он согласился бы лучше пробыть целый год между пятьюстами чертей, нежели 
четырнадцать дней в доме, где есть хотя бы один альбигоец. В иных местах секта 
принимала наступательный образ действий, так, в немецких городах на улицах 
распевались песни, полные кощунственного издевательства над христианской 
догматикой; о католических святых публично рассказывались самые скандальные 
анекдоты; служители господствующей Церкви во всеуслышание подвергались 
язвительной сатире.
В Германии доминиканцы опасались встречаться на улицах с еретиками, которые 
вообще редко выходили из дома без оружия. Напротив, еретики Лангедока и Италии 
отличались смирением, может быть потому, что тут они видели за собой целые 
массы и могли действовать на остальных кротостью и спокойным сознанием своей 
силы. Многих они увлекли своей геройской твердостью перед лицом инквизиторов, 
равнодушием к страшным пыткам, пафосом мученичества, жаждой умереть за свои 
религиозные убеждения. На допросах они говорили: «Мы переносим много трудов, 
много бед в нашей судьбе. Вся жизнь наша — это суровое покаяние. Друзья Бога 
преследуются Римской Церковью. Но путь в рай нелегок, он достигается ценой 
отречения от плоти и крови».
И самые заклятые католики не могли сказать, чтобы это были одни слова. 
Католическая Церковь причислила некоторых катаров, таких как итальянца Армано 
Пунджилово, к лику святых 121.
Вот те данные, которые сохранились в источниках об альбигойских дуалистах и 
которые мы, по возможности сжато, изложили. Жизнь, нравы этих еретиков вызывают 
симпатию; борьба, которую они вели, заслуживает полного сочувствия. Но 
несомненно, что основание системы, предложенной ими, вносило в христианскую 
сферу философию далекого Востока, уже прожившего отмеренное ему историей время. 
Грустный взгляд на мир во многом преграждал прогресс и развитие учения. Делая 
помыслы односторонними, он отвлекал их от земли и, требуя идеального 
совершенства, хотел того, что возможно только для избранных натур.
Альбигойство нападало на христианство, которое между тем, допуская бесконечную 
надежду на Бога, вносило уже одним этим примирение с жизнью. Мы еще будем иметь 
случай поговорить об историческом значении и заслугах этого верования, а теперь 
обратимся к другому направлению, которое, не будучи связано с отдаленной 
древностью, возникло само по себе из критического взгляда на католичество.
Если дуализм протягивал руку Зороастру и персидским магам, считая своим 
непосредственным творцом Мани, а организаторами славянских попов Болгарии, 
пробуждал фантазию вместо мысли, то рационализм, возникший как законный протест 
против всякого извращения религии и руководимый реформаторами и подвижниками 
XII столетия, оставил глубокий след во всей новой истории человечества.
Будто бы для того, чтобы сокрушить католицизм, оба враждебных меча были 
направлены на него в одно время на одной и той же почве.
Современники, как мы указывали, не всегда отличали лодно направление от другого,
 смешивая их под именем альбигойских ересей и чаще приписывая катарам черты, 
ринадлежавшие собственно рационалистам вроде вальденсов, а иногда даже прямо 
назыв