о 
неприятель постарается уничтожить ее - поэтому Монфор в охрану дал 300 солдат с 
5 рыцарями. Когда, однажды утром, 50 человек из города, вооруженные длинными 
копьями, со множеством зажигательных снарядов, кинулись на машину, то 
крестоносцы, обуянные паническим страхом, бросились бежать, опасаясь сгореть 
или быть свергнутыми в пропасть. Только один молодой рыцарь остался и долго 
геройски оборонялся против нападавших, пока не дождался помощи; он четыре раза 
скидывал головни, неуязвимый за стеной машины от копий. 
Наконец Монфор, узнав, что во многих местах сделаны проломы, приказал новый 
генеральный штурм, но, встретив везде двойные стены, пораженные страхом и 
потерявшие энергию, крестоносцы везде повернули назад и отступили. Дух армии 
Монфора падал, когда однажды совершенно неожиданный звук рога и белое знамя 
возвестили, что неприятель просит мира. Что было причиной того? Крестоносцы не 
подозревали, что если у них истощились припасы, что если сам граф Симон 
стыдился обедать при посторонних, потому что часто за его столом не было ничего,
 кроме сухого хлеба, то в осажденном городе началось самое ужасное бедствие. В 
Терме уже несколько дней небыло ни капли воды, хотя вина, оставалось месяца на 
два или на три. Как нарочно настала засуха и всему городу оставалось или 
сдаться или умереть от жажды. При таких обстоятельствах сам гордый Раймонд 
решился на переговоры с ненавистным ему врагом. Монфор назначил Гюи де-Левиса 
для подписания соглашения от своего имени; они были очень кротки и 
снисходительны. Раймонд в самый день Пасхи обязывался сдать город Монфору и 
взамен Терма получить какое-либо другое владение. На другой же день договор был 
подписан и утвержден. Изнуренные католические вожди обрадовались окончанию этой 
тяжелой осады; сам епископ Бовэ, привыкший к боям и штурмам, спешил ехать 
домой; также снялся с места епископ шартрский и светские вельможи и рыцари, уже 
пропустившие обыкновенный срок отъезда. Напрасно Монфор уговаривал баронов 
повременить; только епископ шартрский согласился подождать некоторое время. 
Предчувствия не обманули Монфора. Через несколько дней пошел проливной дождь; 
каналы и бассейны городские обильно наполнились водой и граждане тотчас 
отказались от сдачи; их свободный дух воскрес. Монфор думал подействовать на их 
совестливость, послал к ним самого Левиса, чтобы побудить их исполнить обещания.
 Раймонд отвечал, что сами крестоносцы не держат своих обещаний, что они 
изменнически погубили виконта безьерского. Надо было начинать осаду снова. 
Между тем строптивые вожди пилигримов выходили из подчинения; епископ шартрский,
 не смотря на всю важность настоящей минуты объявил, что он более оставаться не 
может. Скрыв досаду, Монфор даже отправился провожать епископа. В его 
отсутствие, альбигойцы сделали яростное нападение на неприятельский лагерь; они 
проникли до самых палаток и зажгли их. Огонь уже начал распространяться по 
линиям, как крики "Монфор, Монфор"! раздались на той и другой стороне. То был 
он сам, в железе, на огромном коне, с тяжелым мечем, страшно разившем направо и 
налево. Альбигойцы теперь в свою очередь повернули назад и побежали в город. 
Темь не менее надо было возобновлять осаду с ее прежними жертвами.
На этот раз Монфор собрал всю неодолимость своих физических сил, всю крепость 
своего закаленного характера. В окончании термейской осады как бы 
сосредоточились и обнаружились все богатые способности его природы, достойные 
иных подвигов, лучшей деятельности. Настала зима, довольно суровые холода, 
снега и бури; казалось надо было отступать, но крестоносцы продолжали дрожать 
на холоде и не двигались из своих просыревших палаток; Монфор не решился ни на 
один шаг назад, а с радостью приветствовал прибытие лотарингцев с графом Баром. 
Зато и положение осажденных было самым печальным. Дождевая вода, которую они с 
жадностью собирали в бочки и всевозможную посуду, стала портиться и гнить. На 
ней пекли хлебы, готовили пищу, и , в результате, такой изнурительный понос 
распространился между жителями, что никто не мог узнать себя. 
"И все они решились бежать, чем умирать в таком положении", - как рассказываеть 
современник (73). Они собрали женщин в центральной башне и, когда настала 
глубокая ночь, вышли из замка, оставляя в нем свои сокровища и унося самое 
дорогое - свои семейства. Это было на 23 ноября 1210 года. Пройти незамеченными 
в таком большом количестве мимо неприетельского лагеря они не могли. Их 
услышали - и тогда, в ночной темноте, на обрывистой местности, началось побоище.
 По одним известиям все беглецы погибли; по другим, более достоверным, потеря 
заключалась всего в нескольких убитых и пленных. Раймонд благополучно миновал 
крестоносцев, но ему отчего-то понадобилось вернуться в город. Он вторично 
выбрался из него, но тут наткнулся на пилигрима шартрского отряда, который 
нанес ему несколько ран. Истерзанного Раймонда привели к Монфору. Победитель не 
смеялся над ним, но, в наказание за измену, велел заключить барона в 
каркассонскую тюрьму, где некогда томился и погиб славный виконт безьерский. 
Барон Терма недолго переносил заключение. Он скоро скончался от душевной боли и 
суровости содержания (74).
Монфор, въехав в город, объявил прощение женщинам, вернувшимся из бегства, и 
велел поместить их в безопасное место.
Непосредственным следствием падение Терма было занятие замков Констанса, Абаса, 
Пюиверта. Несмотря на неудобное время, Монфор пошел на Альбижуа. Кастр и Ломбер 
покорились добровольно. В начале декабря 1210 года, Монфор уже был обладателем 
всего леваго берега Тарна.
Такие успехи должны были невольно смутить стараго государя Лангедока. Всякий 
прибыток в завоеваниях Монфора уязвлял сердце Раймонда тулузского; каждый 
счастливый шаг Симона на почве Лангедока грозил будущему этого несчастного 
государя, попавшаго в сердцевину борьбы религиозных и политических интересов. 
Прежде всего Раймонд, как и все соотечественники его, видел в Монфоре иноземца, 
пришедшего завоевать страну для тех французов, с которыми доселе она была 
связана фо