орный провансальский феодал, он считал за 
долг чести покровительствовать местной вере, делавшейся (так казалось) 
национальной. Говорили даже, что он открыто присоединился к альбигойству; уже 
30 лет, как в Терме дуализм был признанной религией. Тем большая досада и злоба 
овладела им, когда он узнал о пришельцах французах, которые свои честолюбивые 
цели освящали крестом. В Монфоре для него воплощалось всё ненавистное и злоба 
душила его, когда он услышал, что крестоносцы идут на Терм. 
Оставив Каркассон под формальной властью своей жены, граф Симон со всеми силами 
пошел на замок. Крестовое воинство было тогда в полном c6opе. При всем том, 
когда армия приблизилась к цели похода, то оказалось, что она не в состоянии 
будет обложить со всех сторон город, расположенный на такой местности. Жители 
знали все тропинки, все пути из замка и по прежнему имели свободное сообщение с 
окрестностями. Из за своих стен они посмеивались над крестоносцами и часто 
делали нападения на неприетельский лагерь. Ряды Монфоровых войск заметно 
убывали. Но с прибытием бретонцев его надежды снова поднялись. Бретонцы 
считались лучшим войском; дорогой они перенесли много бедствий и лишений; их 
числом достигало пяти тысяч. За ними прибыли отряды двух воинственных и славных 
рыцарей - Роберта Дре и его брата, епископа Бове, по имени Филипп. Последний 
славился своей храбростью; духовное платье он надевал редко; его всегда видели 
в шлеме и кольчуге; на своем коне в бою он наводил ужас. Он прославился в 
Палестине и в войнах с англичанами на юге и севере Франции; тогда редкая битва 
происходила без его участия. Пример знаменитого прелата, предложившаго свой меч 
и услуги Монфору, при-влек в лагерь войско епископа шартрского и крестоносцев 
Абевиля. 
Теперь, оглядевшись вокруг себя, Монфор увидел достаточно сил, чтобы 
действовать решительнее. Он приказал готовить штурм. Но личная храбрость 
оказалась бессильной против условий местности, столь удобной для обороны и так 
губительной для нападающих. Цепляясь один за другого, крестоносцы лезли по 
скалам на стены, но, опрокинутые, летели со страшной крутизны; их трупы 
наполнили пропасти, которые служили естественными рвами для осажденных. 
Оставалось отступить. 
После этого успеха, уверенность осажденных в собственной недоступности и 
непобедимости стала еще большей. Еретики начали появляться на городских стенах 
без всякого вооружения; они смеялись над крестоносцами и кричали им: "бегите, 
скройтесь от лица нашего" (71). В свою очередь, энергия Монфора не остывала; к 
храбрости надо было добавить искусство. И в его стане нашелся человек, который 
под церковной рясой скрывал таланты полководца.
Это был Вильгельм, архидиакон парижский. Он более всех других ревновал о 
соблюдении в лагере церковного благочиния и об исполнении духовных треб; он же 
в решительную минуту первый нашелся и первый предложил тот план действий, 
который только и мог сокрушить неодолимый замок. Его деятельность была 
неутомимой; не знали, когда он ел, когда спал; его всегда заставали за работой. 
Он ободрял баронов и воинов, упавших духом от постоянных неудач. Он то 
устроивал новые машины, то поправлял старые; часто он работал сам с топором в 
руках, если работники не умели привести в исполнение его указаний. Мало того; 
на машины нужен был лес; доставать его было не безопасно: альбигойцы чутко 
сторожили своих врагов в лесу, где их резали целыми партиями. Вильгельм сам 
взялся предводительствовать этими охотниками и, видя его впереди себя, 
последние отважно кидались в бой. На первом военном совете он предложил 
изменить систему осады; надо было действовать долгим трудом. Глубокие овраги 
решено было засыпать и наносной почвой заменить отсутствие природной; исполнить 
такой замысел было уже само по себе гигантским предприетием. Поневоле взялись 
все; сперва смеялись, потом роптали, наконец увидели, что дело подходит к концу,
 что упорную природу можно одолеть - и из армии Монфора поскакали гонцы с 
известием, что падение Терма неминуемо, как ни тяжки труды и усилие, положенные 
для того (72). Огромные машины были поставлены на созданном для них месте; из 
них была открыта безпрестанная пальба. В первой стене была пробита брешь; через 
нее крестоносцы ворвались в нижнее предместье. Тогда защитники отступили во 
второе предместье, заманивая за собо уже расстроенные ряды неприетеля. Атака 
второй стены была отбита и, осыпаемые камнями и огненными зарядами, крестоносцы 
скоро оставили даже первое предместье, будучи горячо преследуемы. После новой 
неудачи Вильгельм и Монфор направляют все усилия на башню Термет, которая 
особенно вредила осаждающим; из нея сыпалась масса снарядов. Овладеть ею 
значило обладать всем замком. У самых ее стен были поставлены охотники, которые 
взялись прервать всякое сообщение башни с городом. Они не только сумели 
продержаться, будучи всегда между двух огней, но успели даже поставить в 
промежутки большую стенобитную машину, которая стала действовать против башни. 
Тогда осажденные видвинули против нее свою машину, метавшую тяжелые камни. Но 
во всяком случай сообщение между башней и городом было прервано; отряду грозила 
голодная смерть и ему оставалось только темной ночью незаметно от стражей 
пробраться к предместью. Пустая башня на следующее утро была занята воинами 
епископа шартрского. 
Еретики употребили в свою пользу все, что могла дать им храбрость, 
изобретательность и стойкость. Каждый из жителей, решившийся или спастись или 
погибнуть, хотел во время этой достопамятной пятимесячной осады сделаться 
героем. Когда часть стены обрушилась, то следом за ней воздвигалась другая, из 
камня и дерева; историк Монфора сознается, что альбигойцы Терма не теряли ни 
минуты даром и как бы предупреждали и устраняли всякий вред, который старались 
делать им противники; мгновенно появлялись у них запасные стены. Архидиакон 
Вильгельм, неусыпной бдительности и искусству которого приписывали все ведение 
и весь успех осады, велел поставить еще одну метательную машину на возвышенном 
и недоступном месте. С высокой скалы она метала в город тучи камня. Знали, ч