ия VIII, но на этот раз Ногаре собирался получить компрометирующие 
свидетельства с помощью инквизиторов. Неделей позже Гийом Парижский отправил 
провинциальным инквизиторам письмо, списанное с текста Ногаре, где с точностью 
повторил уже сформулированные поручения и разъяснения, переданные королевским 
чиновникам, и к этим поручениям верховный инквизитор сделал некоторые уточнения.
 "У нас нет намерения вести судебное дело против ордена Храма и против всех 
братьев вместе, нам нужно только проверить подозреваемых лиц", - говорит он; 
инквизиторы должны были допрашивать подозреваемых, которых им представляли бы 
люди короля, и производить расследование по поводу справедливости обвинений 
делегированной им апостольской властью. 
      И если вы найдете эти обвинения правдивыми, позаботьтесь проинформировать 
об этом порядочных монахов, не с тем, чтобы дело сие стало предметом скандала у 
них или в народе, но скорее с целью поучения. И не медлите с отправкой 
показаний свидетелей к королю и к нам самим, с вашими печатями и печатями людей 
короля, специальноназначенных для этого расследования. [528] 
      Различие между тоном послания Ногаре и послания верховного инквизитора 
объясняется трудностями, которые инквизитор должен был устранить. Папа, 
провозглашая намерение начать расследование, отобрал дело у всякого низшего 
трибунала; чтобы оправдать свой демарш, Гийом Парижский ссылался на передачу 
инквизиции чрезвычайных полномочий. С другой стороны, тамплиеры - по 
существовавшему порядку - подчинялись только своим собственным капелланам и 
лишь затем - Святому престолу: орден не должен был повиноваться ни одному 
приказанию Курии, по крайней мере - поименному вызову в суд. [529] 
      В конце сентября Жак де Моле возвратился в Париж, где имел беседу с 
Филиппом Красивым. Король задал ему несколько вопросов о том, как тамплиеры 
"проводят капитул", ибо "говорили, что магистр, хотя и мирянин, давал отпущение 
грехов братьям ордена". Как видно из статутов, капитулы заканчивались формулой 
прощения, что относилось исключительно к проступкам против устава и освященных 
временем обычаев: непослушанию, небрежности, растрате средств общины, 
препирательству или простым вспышкам дурного настроения. Моле пришлось 
согласиться, так как, не имея возможности поддерживать полное соблюдение устава,
 некогда столь свято почитаемого, он сам изменил формулу прощения и произносил: 
"Я прощаю вам ошибки, в которых вы мне не исповедались из плотского стыда или 
из страха правосудия Дома <...>" Это было двусмысленное отпущение, которое 
могло быть дурно истолковано и которое указывает на слабость характера 
последнего магистра. [530] 
      Воспользовался ли Жак де Моле этим случаем, чтобы объяснить королю, в чем 
состояла церемония принятия в орден Храма? Церемония - простая и строгая, когда 
вступающий трижды просил хлеб, воду и одеяние Дома, и трижды отвечал на вопросы,
 которые ему задавали. В ордене не было новициата (срока послушничества), новый 
брат получал свою должность и приступал к службе немедленно. Потом его дважды 
подвергали строгому допросу, в связи с необходимостью быть готовым к 
самопожертвованию в крестовых походах: не оставил ли он законной супруги? Не 
был ли он беглым монахом? Не старался ли он ускользнуть от кредиторов? Не 
страдал ли он какой-либо тайной болезнью? Если ответы казались 
удовлетворительными, его заставляли клясться на Евангелии и говорить правду, а 
принимавший командор задавал те же вопросы в третий и последний раз, после чего 
кандидат уже не мог больше отступиться. 
      Именно здесь следует искать причину тайны, которой тамплиеры окружали 
прием в свой орден. Со свойственным им здравомыслием они понимали, что 
единственный способ узнать правду на этом допросе - уверить вступающего в 
секретности, сравнимой с тайной исповеди, а поэтому посторонних удаляли с 
церемонии, в которой не было ничего показного. 
      Если его просьба была благосклонно принята, вступающему оставалось только 
произнести три монашеских обета - послушания, целомудрия и нестяжания, 
сопровождаемых четырьмя другими, относящимися к состоянию монаха-воина, 
получить у командора плащ ордена и поцеловать его за радушный прием, пока 
капеллан читал псалом Ecce quam bonum. [*6] Некоторые братья помогали вновь 
принятому сменить его мирскую одежду на монашескую, потом его уводили из 
капитула, командор повелевал ему сесть у себя в ногах и давал первые 
наставления, относящиеся к новым обязанностям. Это назидание должно было 
начинаться следующими словами: 
      Дорогой брат, Господь вас привел к [исполнению] вашего желания и поместил 
вас в сие прекрасное общество, каковым является рыцарство ордена Храма, а 
посему вы должны очень остерегаться, чтобы не совершить ничего, из-за чего вам 
придется его потерять, от чего храни вас Бог <...> 
      В заключение командор должен был еще раз предупредить: "Итак, мы сказали 
вам вещи, которые вы должны делать, и вещи, которых вы должны избегать <...> и 
еще мы не сказали все, что должны, но вы будете спрашивать сие - и Бог позволит 
вам хорошо говорить и хорошо поступать. Аминь". 
      После этого нового тамплиера передавали друзьям, которые ожидали его во 
дворе, и если церемония происходила утром после мессы, его приглашали 
завтракать в трапезную в обществе братьев командорства. [531] 
      ГЛАВА XXIV 
      Инквизиция и кардиналы 
      Гийом де Ногаре принял должность хранителя королевской печати 22 сентября 
1307 г. в монастыре Мобюиссон. 12 октября Жак де Моле со всем двором 
присутствовал на похоронах Екатерины де Куртене, супруги Карла де Валуа. Ранним 
утром 13-го октября сенешали, бальи и прево короля приступили к аресту всех 
тамплиеров королевства и к захвату имущества ордена согласно уже полученным 
секретным инструкциям. 
      В Париже Гийом де Ногаре и Рено де Руа, королевский казначей, с людьми 
Парижского судебного округа без труда завладели командорство