ордена Храма и 
нашли Жака де Моле еще в постели. Они арестовали всех братьев в резиденции; 
одних сторожили в их собственном командорстве, других - в Лувре. В тот же день 
Филипп IV обосновался в Тампле, где вступил во владение не только королевской 
казной, но и средствами ордена Храма, которые там накапливались в ожидании 
нового крестового похода. Средства эти состояли частично из доходов всех 
командорств Франции и исчезли бесследно: определить их объем невозможно даже 
приблизительно, Филипп никому не дал в них отчета. 
      Материалы, относящиеся к тамплиерам, предполагали двойное расследование, 
которое сначала велось людьми короля, потом - инквизиторами. Узников поместили 
раздельно, приставив надежную охрану, и должны были подвергнуть пытке, если они 
не сознаются. 
      К ним обратятся с увещеваниями относительно догматов и скажут, что Папе и 
королю известно от многочисленных свидетелей, достойных веры членов ордена, об 
их ошибках и презренных поступках, коими они выказали себя виновными в своем 
занятии, и обещано им прощение, если они чистосердечно покаются <...> иначе же 
будут осуждены на смерть. [532] 
      В обвинительном акте, составленном Ногаре, имеется два новых обвинения: 
говорилось, что капелланы не освящают гостию по канонам мессы и что великий 
магистр и старейшины поклонялись идолу в форме головы бородатого человека. 
Однако инквизиторам пришлось признать третье из четырех главных обвинений 
слишком смехотворным в его первоначальной форме, ибо тамплиеры обвинялись в том,
 что давали, а не получали непристойные поцелуи во время приема новичков в 
орден. 
      Несмотря на солидный объем досье, в нем обнаруживаются только отрывочные 
сведения; в границах Франции XIV в. существовало пять или шесть командорств 
ордена Храма [533] ; их численный состав оценивали в четыре тысячи тамплиеров, 
возможно, слишком завышая его. Но число обвиняемых, о которых становится 
известно в ходе допросов по делу, где они свидетельствовали, не превышает 
тысячи. [534] Что касается остальных, то мы о них ничего не знаем; они могли 
сознаться или все отрицать, спастись или умереть в темнице, - их признания, 
запирательства, даже их судьба ускользают от нас. Напротив, бесспорно, 
большинство великих бальи, задержанных во Франции, признались; однако двое из 
них - Жерар де Виллье, командор Франции в 1307 г. (preceptor firmiter 
[бессменно начальствующий (лат.)], как говорят о нем), и Бернар де Ла Рока, 
командор Прованса, вероятно, сопротивлялись до конца, поэтому мы и не 
обнаруживаем больше, чтобы о них говорили. Командор Оверни Умбер Блан сумел 
скрыться, возможно, благодаря своим друзьям, судовладельцам из Марселя. 
      19 октября Гийом Парижский в нижнем зале Тампля взялся за дело; он велел 
предстать перед судом схваченным тамплиерам, которых называли не "обвиняемыми", 
а "свидетелями, поклявшимися говорить правду о себе и других" по формуле, 
используемой при монастырских расследованиях. С ошеломляющей быстротой 
инквизитор добился от них признания, в которых гнусность соперничает с абсурдом.
 Свидет&чьские показания были записаны нотариусами и скреплены подписью четырех 
или пяти свидетелей, приглашенных специально. Гийом Парижский велел 
присутствовать вместе с ним двум помощникам; их оружием были пытки, угрозы и 
обещания, а особенно убежденность узников, что они никогда не обретут свободу, 
кроме как путем абсолютного подчинения. 
      Предмет инквизиции, - писал инквизитор Бернар Ги в 1321 г., -заключается 
в уничтожении ересей, что может быть достигнуто только путем уничтожения 
еретиков; есть два способа добиться этого <...> либо они обратятся к истине 
католической веры, либо они будут переданы светскому правосудию и сожжены 
телесно <...> [535] 
      24 октября, после одиннадцати дней заточения, магистр ордена Храма сделал 
два признания, касающиеся отречения и плевков; он отверг прочие обвинения, но 
сказал, "что думает, что по отношению к нему делалось все то же, что и по 
отношению к другим". "Что касается меня, - добавил он, - то я давал плащ малому 
числу вступающих; но в этом случае я приказывал некоторым братьям отдельно 
руководить ими и поступать с ними так, как должно, и посредством этого я хотел 
показать, что мне [положено] и предписано делать". 
      Кажется, Жака де Моле не подвергали пыткам. В случае с магистром 
"непосредственные признания" представляли главную ценность, и сам Моле никогда 
не говорил, что пошел на уступки под пыткой. Надежда обрести свободу, поддержка 
Папы - единственное, что может объяснить его двойную исповедь; ибо в тот же 
день, давая свидетельские показания перед инквизитором, магистр повторил свои 
показания и перед публикой, состоящей из священников и магистров теологии, 
собранных в парижском Тампле. Но эта исповедь, быть может, решила участь его 
ордена, и хотя потом де Моле отрекался от своих показаний, ничто не смогло 
уничтожить эффект, ими произведенный. [536] 
      Поскольку форма признаний была установлена заранее, неудивительно, что 
данные показаний совпадают. Но говоря об идолопоклонстве, палачи и жертвы в 
одинаковой мере утратили почву; было ясно, что никто не понимал, о чем идет 
речь. Идол тамплиеров - прототипом которого, возможно, был обычный реликварий - 
хранилище каких-либо мощей - принимает все более фантастические формы: голова 
человека, бородатого или безбородого, молодого или старого, с двумя или 
четырьмя лицами, стоящего на четвереньках; с телом человека, кошки, свиньи и т. 
д. Несчастный сержант из Монпеза повинился в поклонении "бафометову обличию", 
создавшему самый черный миф тамплиерского обвинения. Сержант говорил на языке 
ок (южнофранцузском) и хотел сказать о "магометанском изображении"; в итоге 
получилась чепуха, тогда как "Бафомет" является всего лишь провансальской 
деформацией имени пророка Магомета. [537] 
      Напротив, от начала и до конца протоколов допросов каждый тамплиер 
заверяет, что он мог говорить богопротивное устами, но не сердцем, что плевал 
на землю, а не на Крест, что он добрый христианин и ве