ак самонадеян, что напал на Непобедимого? 

Молчальник ответил: 

- Сиверт Галевин повесил Анну-Ми на Виселичном поле. 

- Увы, - воскликнул сир Руль, - повесил нашу бедную служанку! Стыд и горе нам! 

- Господи, - сказала Гонда, - как сурово ты нас караешь! - и заплакала. 

А Махтельт не могла ни говорить, ни плакать, слишком велика была ее скорбь. 

Она не сводила взора с брата; исхудалое лицо ее помертвело, под глазами 
выступила кровь, ее била дрожь. 

Молчальник сел и глухо зарыдал, точно раеный лев. 

- Смотрите! - сказал отец, закрыв лицо руками. - Вот первый мужчина из рода де 
Хёрне, который плачет. Позор нам, и нет нам отмщения, ибо Галевин - колдун! 

Молчальник раздирал пальцами свою рану на шее; из нее струёй потекла кровь, но 
он не чувствовал боли. 

- Тоон, - сказала мать, - не трогай грязными пальцами рану, она воспалится, 
сынок! 

Но Молчальник, казалось, ее не слышал. 

- Тоон, - повторила она, - не надо, я, твоя мать, запрещаю тебе это делать. Дай 
я смою кровь и приложу бальзам к этим ужасным ранам. 

Она стала торопливо готовить бальзам и греть воду в чаше для мытья рук, а Тоон, 
не переставая, стонал и всхлипывал. И в отчаянии рвал на себе волосы и бороду. 

И сир Руль, глядя на него, сказал: 

- Когда мужчина плачет, - это стыд, который можно смыть только кровью. А твой 
стыд ничем не смыть. Галевин-колдун. Дерзкий, чего ради ты вздумал идти в тот 
замок и напасть на Непобедимого? 

- Ах, мессир, - сказала дама Гонда, - не будьте так строги к Молчальнику, он 
выказал прекрасное мужество, пожелав отомстить Злонравному за Анну-Ми. 

- Да, - отвечал сир Руль, - хорошо мужество, которое навлекло на нас такой 
позор! 

- Расскажи, Тоон, - сказала мать, - расскажи отцу все, как было, чтобы доказать,
 чти ты достойный его сын. 

- Пусть говорит! - сказал отец. 

- Сеньор мой отец, - начал Молчальник, всхлипывая и запинаясь на каждом слове. 
- Анна-Ми повешена. Сивёрт Галевин стоял у виселицы. Он смеялся. Я бросился на 
него и начертал копьем крест у него на животе, чтобы разрушить злые чары, но он 
непобедим. Он засмеялся и сказал: "Я возьму и Махтельт". Я пырнул его ножом, но 
лезвие не вошло в его тело. Он опять засмеялся и сказал: "Я не люблю щекотки. 
Убирайся!" Я не ушел. Я разил его и ножом и копьем. Тщетно! Он смеялся. Потом 
сказал: "Убирайся!" Но я не мог. Тогда он ударил меня копьем в шею и грудь, а 
рукоятью - по спине, как простого мужика. Он смеялся. От его ударов я потерял 
сознание. Сеньор мой отец, он избил меня, как простого мужика, а я ничего не 
мог поделать. 

Выслушав рассказ Тоона, прерываемый тяжкими стонами, и видя, как его мучает 
горький стыд, сир Руль сменил гнев на милость и уже не винил сына в 
самонадеянности. 

Приготовив бальзам и согрев воду, госпожа Гонда принялась лечить раны 
Молчальника, особенно старательно самую большую - на шее. 

Махтельт не проронила ни слезинки. Подойдя к отцу и матери за благословением, 
она рано ушла спать.