И долго, не произнося ни слова, сидели втроем у очага отец, мать и сын. 
Молчальник стонал, не в силах примириться со своим поражением, мать плакала и 
молилась, а отец, удрученный позором и горем, сидел, закрыв лицо руками. 

  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 
Как благородная девица Махтельт приняла благое решение.
Перед сном Махтельт тихо помолилась богу, и лицо у нее было гневное и строгое. 

И, раздевшись, она легла в постель и ногтями впивалась себе в грудь, точно ей 
трудно было дышать. 

Дыхание ее было хриплым, как последний стон умирающего. 

Ибо ее терзала безутешная и горькая скорбь. 

И все же она не плакала. 

И Махтельт слушала, как сильный ветер, предвестник снега, поднимался над лесом 
и бушевал, словно вода, прибывающая во время ливней. 

Ветер швырял в оконные стекла сухие листья и сломанные ветки, и казалось, будто 
в окошко когтями скребется покойник. И ветер уныло выл и свистел в трубе. 

И скорбящая дева мысленно видела бедное тело Анны-Ми, исклеванное воронами на 
Виселичном поле; думала она и о поруганной чести своего храброго брата и о 
пятнадцати несчастных девушках, загубленных Злонравным. 

Но она не плакала. Ибо от боли, тоски и жгучей жажды мести слезы иссякли у нее 
в груди. 

И она смиренно спрашивала божью матерь, долго ли она еще будет терпеть, чтобы 
Злонравный убивал невинных девушек Фландрии. 

Едва пропел петух, как Махтельт встала со своего ложа: взор ее был ясен, 
горделиво-прям ее стан, высоко поднята голова. 

- Я пойду на Галевина, - сказала она. 

И преклонив колена, Махтельт помолилась всевышнему, чтобы он, укрепив ее силу и 
отвагу, помог ей отомстить за Анну-Ми, за Молчальника и за пятнадцать девушек. 

  

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ 
О мече Льва.
Рано утром Махтельт вошла в опочивальню сира Руля, который лежал еще в постели, 
спасаясь от холода. 

И когда дочь бросилась перёд ним на колени, он спросил: 

- Чего тебе, милая? 

- Сеньор мой отец, дозвольте мне пойти на Галевина! 

Эти слова очень испугали Руля, ибо он понял, что Махтельт не может изгнать из 
своего сердца Анну-Ми и хочет отомстить за нее. И, полный любви и гнева, он 
сказал: 

- Нет, дочь моя, нет, только не ты! Тот, кто пойдет туда, назад не вернется! 

Но когда она ушла из опочивальни, ему ни на миг не пришло в голову, что она 
может его ослушаться. 

Махтельт направилась к даме Гонде, которая молилась в часовне за упокой души 
Анны-Ми. Дочь дала о себе знать, дотронувшись до платья матери. 

Дама Гонда оглянулась, и Махтельт опустилась пред ней на колени. 

.- Матушка, - сказала она, - дозвольте мне пойти на Галевина. 

- Нет, дочь моя, только не ты! - отвечала мать, - Тот, кто пойдет туда, назад 
не вернется! 

Она раскрыла дочери объятья и уронила золотое яблоко - грелку для рук - и по 
всему полу рассыпались горящие угли. Гонда застонала, заплакала и, дрожа всем 
телом и стуча зубами, крепко прижала к себе Махтельт и долго не хотела ее 
отпускать. 

Но матери ни на миг не пришло в голову, что дочь может ее ослушаться. 

И Махтельт пошла к брату. Несмотря на свои раны, он уже встал с постели и сидел 
на ларе, греясь у разведенного спозаранку огня. 

- Брат мой, дозволь мне пойти на Галевина! - сказала Махтельт и с решительным 
видом остановилась против него. 

Молчальник вскинул на нее гла