могут покинуть территорию капеллы.
Не могут обмениваться письмами, хотя бы и с родителями.
Обязаны братья тамплиеры избегать мирских развлечений всяческих и должны 
молиться ежедневно и повсечастно, со слезами и стенаниями приносить покаяния 
богу. Сообщив это, братья довели до сведения вновь вступающего и те наказания, 
что неизбежно грозили бы ему за нарушение вышеперечисленных правил, а также за 
воровство, убийство, бунт, побег, кощунство, трусость перед врагом, 
мужеложество и симонию.
Худшим наказанием было изгнание из ордена. Следом шло «наказание смертью».
После этого полноправные братья спросили у него из рыцарского ли рода его 
родители, не связан ли он присягой с каким-нибудь другим орденом, не состоит ли 
в браке, не отлучен ли от церкви.
— Согласен ли ты после всего услышанного вступить на путь истинного служения? — 
спрошено было у него под конец самым торжественным образом.
— Да! — торжественно ответствовал он.
После этого его под руки ввели в большую овальную комнату, где в креслах, у 
стен, сидело несколько седых господ в белых плащах с красными крестами. Один из 
сопровождавших шевалье рыцарей оповестил капитул, что Реми де Труа, дворянин из 
рода лангедокских Труа прошел годичный искус и готов вступить в орден 
тамплиеров. И если никто из присутствующих не скажет слова против, то 
тамплиером ему стать.
Келья, в которой поселили новоиспеченного храмовника брата Реми, мало чем 
отличалась от той, что была в распоряжении , служки барона де Шастеле в 
лепрозории св. Лазаря. Распятие, жесткое ложе, табурет с Библией на нем. Только 
вид из окошка был более радостный, там расстилались зеленеющие холмы, поросшие 
маквисом и фриганой.
Шевалье де Труа, как начал удивляться во время обряда посвящения, так и не 
переставал. Трудно было поверить, что вступление в лоно самого таинственного и 
могущественного ордена в христианском мире, окажется делом будничным, как 
покупка земельного участка. Сверили бумаги, сличили суммы и пожалуйте, 
принимать белый плащ. Дальше — больше. Сведения о неуемном тамплиерском 
пьянстве, половой распущенности и даже извращениях, проникших в среду братьев 
почитателей девы Марии, распространились весьма широко, если не повсеместно. 
Что же застал на самом деле шевалье де Труа внутри тамплиерской капеллы: 
жесточайший монашеский порядок. То, о чем предупреждали его два пожилых брата в 
комнате с белыми стенами перед тем как вести на заседание капитула, оказалось 
не набором дежурных фраз, а изложением настоящего, неукоснительно исполняемого 
устава. С утра до ночи почти непрерывные молитвы. Специально назначенные служки 
будили рыцарей не только к хвалитнам, но и к полунощнице. Службы надобно было 
выстаивать, вернее высиживать, полностью, без малейших послаблений. То же было 
и вечером и в повечерие. В середине дня те же служки приглашали господ рыцарей 
в палестру, где они имели возможность попрактиковаться во владении 
всевозможными видами оружия. В те годы, несмотря на почти поголовную 
вооруженность дворянства, далеко не всем были известны наиболее рациональные 
приемы фехтовального искусства. Первокрестоносцы, еще сто лет назад, оценили 
сарацинскую манеру использования сабель и арканов и самые умные из них не 
постыдились кое-что перенять. Они слегка укоротили мечи, немного изменили 
заточку, применили гибкие стремена. Поэтому в единоборстве палестинский рыцарь, 
в восьми случаях из десяти, побеждал новичка, прибывшего из католических стран. 
Шевалье де Труа сразу оценил полезность этих занятий и упражнялся охотнее 
других. Конечно, прежнего, ассасинского владения своим телом достичь было вряд 
ли возможно, но он не отчаивался, ибо давно уже усвоил, что побеждает в этом 
мире отнюдь не тот, кто лучше всех умеет размахивать мечом.
День проходил за днем, услышав привычный стук в дверь, молодой тамплиер быстро 
вскакивал, наскоро одевался и вскоре уж брел в утреннем полумраке по галереям 
капеллы в сторону церкви. Затем в трапезной молча склонялся над скудной пищей. 
А ведь весь белый свет считает, что тамплиеры в своих замках с утра до ночи 
обжираются каплунами и устрицами. Потом — палестра, молитва, молитва, молитва и 
сон. Никто не пытался с ним заговорить и у него тоже не возникало ни малейшего 
желания обратиться к кому-либо с вопросом. Его соседи в трапезной и церкви 
казались ему тенями, а не людьми.
Шевалье де Труа не роптал, хотя по временам ему казалось, что так будет 
продолжаться всегда.



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. ГЮИ И РЕНО

Всю ночь Сибилла не могла сомкнуть глаз. Впрочем, она даже не пыталась это 
сделать. В полночь, окончательно ув