шил, что излишняя доверительность, по крайней мере в настоящий момент, может 
только повредить.
Патриарх Гонорий погладил себя по округлой щеке.
— Говорите, наконец. Я с трудом представляю себе круг, который был бы уже 
нашего.
Великий провизор улыбнулся, и улыбка у него вышла несколько кривой.
— Я с удовольствием бы заменил политическую жизнь каким-нибудь подобьем 
шахматной партии, ибо количество случайностей норовящих встрять в колеса хорошо 
разработанному замыслу иной раз столь велико, что у меня опускаются руки.
— Мне хочется возразить против слова «случайность». Ибо, всякая случайность — 
всего лишь проявление чьего-то замысла, его ответного хода. Опасно считать 
жизнь хаотичной. В тот момент, когда она такой кажется, это значит, что она 
кем-то более умным организована против вас.
Д'Амьен задумчиво кивнул.
— Может быть, может быть. Но вернемся к нашей конкретной проблеме.
— Вернемся, — готовно согласился патриарх. Он тоже не слишком любил абстрактные 
разговоры, и не всякий род учености полагал благом. Приемы греческой риторики 
его просто раздражали и отвращали.
— Полагаю, что весьма скоро встанет вопрос о престолонаследовании.
— Вы считаете, что Бодуэн уже так плох?
— Ну, многое вы и сами могли рассмотреть, хотя бы и при таком освещении, ваше 
святейшество.
— Что-то с рассудком?
— Что-то с волей. Внутренне он мечется. Вроде бы он под нашим полным влиянием, 
но, вместе с тем, строить дальнозоркую политику в расчете на него было бы 
близоруко. Сегодня он с нами, а завтра бог весть.
— А почему вы, мессир, не захотели вести этот разговор в присутствии графа и 
маркиза? — осторожно спросил де Сантор.
— Потому что, по крайней мере для одного из них, он был бы слишком болезненным.
— Вы хотите сказать…
— Да, один из этих господ, лучшим исходом схватки с тамплиерами, видит свое 
воцарение на Иерусалимском троне.
— Кто же именно? — живо спросил патриарх.
— Итальянец, ваше святейшество. Он много сильнее Раймунда и, я бы сказал, 
самостоятельнее в мыслях. Постепенно он уже многих приучил к мысли, что его 
восшествие на престол, в принципе, возможно, но при этом он трезво смотрит на 
вещи, и понимает, что возможность эта не из разряда ближайших. Он также не 
уверен в том, что мы захотим поддержать его притязания.
— А мы захотим? — спросил патриарх.
— Пока не хотим. А когда захотим, то не сразу ему скажем об этом. Пока нам 
нужно очистить ситуацию в непосредственной близости от Сионского холма.
— Во-первых, мальчишка, — сказал де Сантор.
— Ему нет и двенадцати, в ближайшие пять лет он не опасен. Он медленно 
развивается и кажется моложе своих небольших лет. Верный признак — вокруг него 
не вьются прихлебатели и нет даже намека на какую-либо партию. Туповат, с 
характером крысенка. В общем, несимпатичен. Никому.
— Во-вторых, две дочери, — загнул пухлый палец его преосвященство.
Д'Амьен наклонил голову.
— Вот о них я и собираюсь поговорить. Воцариться любая из них может лишь по 
заключении подходящего брака, как сказано в уже упоминавшемся здесь всуе 
кодексе Годфруа. На мой взгляд, есть только один человек, устраивающий нас в 
этом смысле.
— Гюи Лузиньянский, — с утвердительной интонацией произнес де Сантор.
— Гюи Лузиньянский, — согласился Д'Амьен, — и сразу по многим причинам. 
Известно, что для него во всем свете существует только один реальный авторитет, 
только один человек, к слову которого он склонен прислушиваться.
— Ричард Плантагенет.
— Да, де Сантор, Ричард. Видимо недаром этот человек получил прозвище Львиное 
Сердце. Как бы там ни было, Гюи является его обожателем и подражателем. 
Рыцарский кодекс для него превыше доводов рассудка, и божьего гнева и 
нашептываний Маммоны. Для нас в этой ситуации важно не то, что Ричард храбр, а 
то, что к тамплиерам он относится значительно хуже, чем к нам — Патриарх 
Гонорий притворно вздохнул.
— При таком короле, как Гюи, очень важно будет то, кто именно будет его 
супругой.
— Кого вы надумали ему в королевы? Изабеллу или Сибиллу?
— Принцесса Сибилла, по моему разумению, слишком уж похожа характером на своего 
батюшку, любое влияние на нее не может быть долговременным. Ее душа мягка как 
воск, но свечи, сделанные из этого воска, горят тускло и недолго. Сейчас она в 
полной власти своего духовника, отца Савари. Этот мошенник многим нам обязан, и 
ему велено добиться от Сибиллы одного — чтобы она постриглась в монахини. Ибо, 
где гарантии, что превратившись из принцессы в королеву, она не найдет себе 
советчиков среди людей ордену иоаннитов ничем не обязанных.
— Отец Савари? — прищурился патриарх, — это какой?
— Вы должны его помнить, ваше святейшество, замечательный проповедник, и сейчас 
вся сила его проповеднического дара направлена на то, чтобы тихо препроводить 
нашу высокородную дурнушку за крепкую монастырскую ограду.
— Что же вас привлекает в Изабелле? Не скрою, мне импонирует ее живость и 
обаяние. Но нигде не бродят слухи, что она готова служить Госпиталю также 
ретиво, как этот ваш отец Савари.
— Вы правы, ваше святейшество. Но зато всем и давно известно, что при полном 
равнодушии к нам, слугам болящих, она очень не лежит сердцем к проводникам 
паломников. Не выяснил, почему именно, но очень уж ей не милы рыцари Храма 
Соломонова. И эти сведения надежны.
— Вот оно что, — сказал патриарх.
— Да. И такой человек при гуляке Гюи, может оказаться союзником.
— При дворе принцессы в Яффе не