лм в Иерусалиме?
— Нет, я не бывал там.
— Это неважно, всякий тебе его покажет. На нем стоит здание ихнего капитула. 
Тебе нужно проникнуть на его территорию, а все остальное здесь, на этой 
табличке. Оказавшись внутри стен, ты легко поймешь смысл имеющихся здесь 
пометок. Они нацарапаны иголкой. Это тонкое серебро. Когда почувствуешь 
опасность, сверни ее и проглоти. Только испражняться садись потом в укромном 
месте.
Анаэль принял табличку, она была не больше лепестка мака. Нет, даже меньше, но 
что на ней можно изобразить?
Старик отвалился от амбразуры и теперь тяжело дышал, отдыхая после длительного 
и волнующего разговора.
— Жаль, — сказал он в темноте.
— О чем вы, Ваше величество? — припал к проему в стене Анаэль.
— Я просто представил, как трудно тебе будет.
— Да-а, — неуверенно протянул новый обладатель страшной тайны.
— Честно говоря, я не представляю, как ты выберешься отсюда, из этого гнойного 
кошмара.
Анаэль не знал, что ему ответить на эти сетования. Он просто вздохнул.
— Но даже если тебе удастся выйти отсюда, во что я, признаться, совершенно не 
верю, и даже, если ты доберешься до Святого города, как ты попадешь в капитул? 
Простому смертному попасть туда нельзя. Даже я, еще будучи королем, бывал там 
всего несколько раз.
— Но на что тогда может рассчитывать беглый прокаженный? — Анаэлю вдруг 
открылась вся бесполезность громадного королевского дара. Что толку знать, где 
находиться тайник с сокровищами, если при этом известно, что добраться до него 
нельзя?
— У тебя есть только один способ.
— Надеюсь, вы мне его откроете, Ваше величество.
— Не кричи так громко, кое-кто здесь может удивиться, узнав, что среди них 
валяется король Иерусалима. А что касается того, как тебе попасть в капитул — 
не вижу другого пути, кроме как стать полноправным тамплиером.
— Но здесь не принимают в рыцари Храма Соломонова, — окинул отчаянным взором 
внутренность затхлого сарая Анаэль.
Королю понравилась шутка своего единственного подданного, он захихикал. Но 
Анаэль не шутил. Он размышлял в этот момент над тем, какой толщины груда 
неподъемных глыб навалена над ним, сквозь какие толщи ему придется пробивать 
себе путь. Как будто, чья-то неведомая рука потрогала самую минорную ноту в его 
душе. Он лежал на спине, не замечая ни тяжелой, почти наркотически действующей 
вони, равнодушно давя тех насекомых, что норовили заползти прямо в ноздри, и 
продолжал возиться со своими неупорядоченными мыслями. Он понимал, какую 
гигантскую возможность предоставляет ему судьба, но его все больше и больше 
смущала та плата, которую ему придется внести за обладание этой громадной 
надеждой. Может быть, он попал в смрадный сарай, лишь поддавшись действию 
какого-то ослепления, мгновенному наплыву какого-то дурмана? Ведь нельзя же не 
понимать, что самый большой кусок сыра лежит в самой кровожадной мышеловке. 
Ведь вполне может статься, что всю оставшуюся жизнь он пролежит на гнилой 
соломе в обществе заживо разлагающихся трупов и что же ему останется — 
утешаться тем, что он знает, где зарыты сокровища Иерусалимского храма? От этих 
безысходных, но достаточно однообразных размышлений, Анаэль стал впадать в 
дремоту. Разбудил его свистящий шепот старика.
— Послушай ты, дикарь, я сейчас лежал и все думал о тебе. У меня на душе растет 
беспокойство.
— Беспокойство?
— Я чувствую, что нечто должно произойти. С тобой, со мной — не знаю. Я всегда 
это чувствую, как перемену погоды.
— Я не понимаю, что вы хотите сказать?
— О, дьявол! Я сам ничего не понимаю, я чувствую. Надо что-то сделать.
— Что?
— Хотя бы вот — перетащи обратно на свое место того бородатого, прежнего моего 
соседа.
— Зачем?
— Перетащи. А сам ложись в свободную келью и лучше подальше от меня. Теперь 
понял?
— Кажется.



ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. РАЗГОВОР НА РАССВЕТЕ

Анаэль был уверен, что его казнят. Ему связали сзади руки и два стражника молча 
вывели его за ворота «нижних пещер». В преддверии веревки или топора даже 
многолетнее гниение в темноте тюремного лепрозория не казалось чем-то 
невыносимым.
Рассвет только занимался и после теплой вони каменной кельи воздух казался 
почти холодным. Утренние звезды светились равнодушно и бессильно. Смерть таким 
безрадостным, пустынным утром казалось особенно обидной, но бывший ассасин, а 
ныне считающий себя висельником, Анаэль ничем не выдавал своего состояния. 
Болел пищевод из-за слишком быстро и насухо проглоченного серебра, боль эта 
была какой-то наивной, ее хотелось пожалеть, ибо она не знала, чем будет вскоре 
пожрана.
Стражники сонно перекликались на стенах крепости. Начинался час тумана, 
наплывающего с мертвой морской равнины, самое удо