лучилось так, как и предполагал Де Труа. 
Сломав оковы предрассудков и, не обращая внимания на окрики своей гордыни, 
принцесса помчалась к своему возлюбленному, бросилась на его ушибленную грудь, 
искренними слезами скрепила возобновление союза. Месяц возобновленной любви был 
еще медовее, чем первоначальный. Они сдували друг с друга пушинки, проводили 
все время вместе. Арнаут Даниэль услаждал их слух своими новыми канцонами. 
Медленно катилось к закату палестинское лето, растворяя каплю таинственной 
горечи в воздухе, что придавало чувствам Изабеллы и Рено возвышенность и 
драгоценность.
В первые недели этого возобновленного союза, Реми де Труа невольно отступил на 
задний план. Оказанная услуга, уже не услуга, да и влюбленные нуждаются в 
общении с друзьями меньше, чем другие люди. Конечно некрасивый спаситель был 
принимаем и даже с охотой, но держался всегда в некотором отдалении, не 
старался выбиться на первый план, никому не навязывал своей беседы и не 
выказывал обиженного неудовольствия, no-поводу подобного к себе отношения.
Разумеется все предложения о материальном возблагодарении за оказанные услуги 
он со сдержанным и пристойным негодованием отклонил. Придворная публика 
относилась к шевалье со все большей снисходительностью, сильное впечатление 
произведенное им в первый день стало блекнуть. Он казался неумехой, неспособным 
воспользоваться удачей плывущей прямо в руки. Такое к нему отношение укрепилось 
после того, как стало известно, что он отказался от пятисот бизантов 
предложенных ему от чистого сердца принцессой. Придворные смотрели на шевалье с 
тем чувством, с которым развращенный столичный безбожник, смотрит на 
религиозного фанатика из провинции.
Апофеоз взаимообожания не может длиться вечно. Как не может вечно длиться 
наводнение, река рано или поздно входит в свои обычные берега, обнаруживая 
изгибы русла, узкие места, а иной раз и пороги. И в первый же день, когда граф 
Рено, выбравшись из постели, сообщил, что неплохо бы сегодня съездить 
поохотиться, Изабелла велела послать за де Труа, дабы он развлек ее беседою во 
время обеда, а главное на предобеденной прогулке.
— Вы обещали когда-нибудь рассказать мне о том, что вас на самом деле привело в 
Яффу, согласитесь, я достаточно ждала.
Де Труа погладил свою редкую бороду и поклонился. Все остальные придворные и 
волосатый карлик брели вокруг пруда с увядшими лилиями и находились на изрядном 
отдалении.
— Действительно, месяц назад я обещал это. Но, поверьте, Ваше высочество, за 
этот месяц произошли кое-какие изменения. Тогда было, что сообщать, сейчас за 
этим общением почти ничего не стоит.
— Отвратительное качество — все время выражаться столь витиевато, — поморщилась 
принцесса.
— Когда бы мысль, которую я хочу изложить была проста, то и речь моя своей 
простотой ей соответствовала бы. К тому ж, смею заметить, эта внешняя простота, 
и прямота часто обманчивы. Порой, человек, говорящий путано, всего лишь 
пытается выразить то, что думает на самом деле, а не повторяет чьи-то 
банальности.
— Извольте, говорите как вам будет угодно, но скажите, что за дело привело вас 
сюда, где вы оказались ввергнуты в известную вам ситуацию, которую и разрешили 
к общему удовлетворению.
Де Труа заметно помрачнел.
— Не подумайте, Ваше высочество, что я увиливаю от честного ответа, как раз в 
этой моей уклончивости и выражается моя искренность. Все дело в том, что я 
потерял уверенность необходимости того, что должен был совершить.
Эта фраза, конечно же, еще больше возбудила любопытство принцессы.
— Я вам приказываю, наконец. Признаете вы за мною такое право, сударь?!
— Всецело. И приказание ваше выполню, но только учтите, что заставляя меня 
излить мои признания, вы может быть наносите мне непоправимый вред, человеку 
вам преданному и преданность свою доказавшему.
— Тем не менее, сударь,