БКА

Над башнями замка Алейк медленно проплывала гряда облачных холмов. Шатер 
командующего войсками ордена тамплиеров барона де Бриссона стоял на одной из 
плоских вершин в нескольких сотнях шагов от стен неприступного сооружения, 
гордо рисовавшегося на фоне облаков.
С каменистого выступа, на котором барон устроил свой наблюдательный пункт, были 
хорошо различимы бревенчатые частоколы, которыми при подходе к замку 
христианское войско сочло нужным перегородить обе неширокие дороги, 
спускающиеся от его ворот. Над частоколами медленно колебались штандарты воинов 
Храма. Покрытые, в основном, колючими кустарниками, склоны были совершенно 
недоступны для действия каких-либо воинских формирований, и держались под 
обстрелом многочисленных арбалетчиков. По ночам зажигалось множество костров и 
могло показаться, что вокруг стен замка Алейк уложено большое дрожащее ожерелье.

— Если пойдет дождь, они откажутся, — мрачно сказал барон де Бриссон, 
всматриваясь в замедленные перестроения воздушных масс. Стоявшие рядом рыцари 
разделяли опасения командира. Один только человек, отличавшийся от прочих своим,
 не вполне воинским одеянием — а еще более своим лицом, которое не уже 
сравнивалось выше с мозаичной маской, — держался другого мнения.
— Даже, если прольется сильный ливень, они не могут запасти достаточное 
количество воды, — сказал он, — насколько мне известно, в этих местах не бывает 
продолжительных дождей. И даже если они сегодня дополнят свои резервуары, они 
отсрочат свою гибель лишь на несколько дней.
Барон недовольно посмотрел в сторону говорившего. Этот человек прибыл с 
указаниями от верховного капитула и имеет право на свое мнение, но уж больно 
заносчиво он себя ведет. И более всего раздражает в нем даже не вызывающий тон 
или прямое несоблюдение приличий, этого барон не потерпел бы и от посланника 
верховного капитула, а то, что этот урод всегда оказывается прав. И все это 
видят.
Полуторамесячное сидение под стенами Алейка, еще несколько дней назад, 
выглядело совершенно бесперспективным, несмотря на нейтральное отношение 
Зейнальского эмира, а, стало быть, и самого Саладина. Замок казался и оставался 
неприступным. Синан, имея в числе своих врагов всех государей Европы и Азии, не 
мог не позаботиться о многолетнем запасе провизии на случай нападения 
кого-нибудь из них. Удачей можно было считать уже то, что тамплиерской армии 
удалось подойти вплотную и неожиданно к Алейку, не заплатив за это жизнью 
своего военачальника.
Барон де Бриссон начал втайне уже жалеть о том, что взялся за это хлопотное 
дело, осаду ассасинского замка, как появился шевалье де Труа, или брат Реми, 
как он просил себя называть. Это обращение нравилось ему больше. Он согласился 
с той мыслью, что Синану хватит пищи на три-четыре месяца пока не начнется зима 
и нахождение армии здесь, в горах, станет невозможным. А вот, что касается 
воды… Короче говоря, он попросил У барона два десятка людей посноровистей и 
поотчаянней и двести локтей бедуинских волосяных веревок. Брат Реми утверждал, 
что знает, каким образом поступает вода в замок и брался канал поступления 
пресечь.
— Вы сломаете себе шею и погубите людей, — сказал барон, когда вместе с братом 
Реми и другими военачальниками осматривал ущелье, в котором, по утверждению 
посланца капитула, и располагался этот таинственный канал.
Де Труа настаивал на том, что надо спуститься на самое дно этого ущелья, и 
тогда слабость в обороне, казалось бы неприступного замка, станет очевидной.
— Откуда вы это можете знать, шевалье? — недоверчиво спросил барон, — вы что 
бывали в замке прежде?
— Я пришел к этому выводу путем ряда умозаключений, — смиренно ответил монах, 
чем положил первый камень в башню неприязни, которая воздвигалась в сердце 
гордого и не такого уж глупого бургундца. Так решил он, значит есть какая-то 
орденская тайна и он к ней не допущен. Это ли не унизительно?! Так размышлял он 
и все время вьющийся поблизости шевалье был постоянным возбудителем этих 
размышлений.
— И что же вы там нашли? — спросил барон, когда де Труа объявил, что 
необходимые работы закончены.
Тот охотно объяснил.
— В теле скалы есть глубокая расщелина, со стороны она кажется поверхностной 
трещиной, еще первый строитель замка заметил, что если в этом месте углубить 
дно реки, то создается как бы колодец, вы меня понимаете?
— Нет.
— По расщелине проложена труба с греческим винтом, ворот которого наверху в 
замке, там ходит лошадь по кругу и непрерывно вращает ворот, в силу чего вода 
непрерывным потоком из реки поступает в бассейн.
— Теперь понятно, — сказал де Бриссон, хотя это разъяснение ничего ему не 
разъяснило.
— Мы разрушили этот ворот, починить его, сидя наверху, нельзя. Каждый 
спустившийся будет убит, я поставил на другом краю ущелья самострельщиков. Я 
думаю Синан уже понял, что его неуязвимости пришел конец.
— Посмотрим, посмотрим.
— Как только мы закончили работы, я велел отправить старцу послание с 
предложением о переговорах.
Барон сверкнул в его сторону глазами.
— Я имею подобные полномочия, барон, — упредил его гнев брат Реми, — и потом, 
вы ведь сами понимаете, нам нужно спешить, наши люди измучены, чем раньше мы…
— То время, которое требовалось, чтобы предупредить меня, наши люди могли бы 
подождать.
— Если вы считаете себя задетым, я готов принести извинения.
Вот эта властная покладистость в посланце капитула была отвратительнее всего.
— Что же вы написали в этом послании?
— Что великий капитул, в случае искренней и полной капитуляции замка Алейк, и 
прекращения сопротивления всяческого, и