е ученые видели причину изменения в 
преднамеренной политике Венеции и Германии, являя собой представителей так 
называемой теории преднамеренности.
      До шестидесятых годов XIX столетия никакого спора по данному вопросу не 
существовало, так как все историки руководствовались главным образом 
показаниями главнейшего западного источника четвертого похода и его участника, 
французского летописца, маршала Шампани, Жоффруа Виллардуэна (Geoffroi de 
Villehardouin). В его изложении события развивались просто и случайно: 
крестоносцы, не имея кораблей, наняли их у Венеции, что заставило их собраться 
там; наняв корабли, они не смогли заплатить республике св. Марка полностью 
условленную сумму и вынуждены были помочь венецианцам в их распре с Зарой; 
далее следовало появление царевича Алексея, склонившего крестоносцев к походу 
на Византию. Здесь не было речи ни о какойлибо измене со стороны Венеции, ни о 
какойлибо сложной политической интриге.
      Впервые в начале шестидесятых годов французский ученый МасЛатри 
(MasLatrie), автор известной истории острова Кипра, выставил обвинение Венеции 
в том, что она, имея крупные торговые выгоды в Египте, заключила тайный договор 
с египетским султаном и вследствие этого искусно заставила крестоносцев 
оставить первоначальный план похода на Египет и направиться против Византии. 
Затем немецкий византинист Карл Гопф (Hopf), казалось, окончательно доказал 
измену венецианцев христианскому делу, утверждая, что договор Венеции с 
египетским султаном был заключен 13 мая 1202 года. Хотя Гопф не привел текста 
договора и не указал, где последний находится, авторитет немецкого историка был 
настолько велик, что его точка зрения у многих не вызывала сомнений. Однако, 
довольно скоро оказалось, что у Гопфа никакого нового документа в руках не было,
 а сообщенная им дата поставлена была им произвольно. Французский ученый Аното 
(Hanotaux), исследовав снова вопрос, опровергнул обвинение венецианцев в измене,
 а следовательно, и «теорию преднамеренности», по крайней мере в последнем 
смысле. Но, по мнению того же ученого, если и считать венецианцев главными 
виновниками изменения пути четвертого похода, то в этом можно усматривать 
другие причины: желание подчинить возмутившуюся Зару, восстановить на 
византийском престоле свою креатуру, отомстить Византии за расположение Алексея 
III к пизанцам и, может быть, надежду при возможном распадении империи получить 
чтолибо в свою пользу. Во всяком случае, теория Гопфа в настоящее время может 
считаться опровергнутой. Если же венецианцы в самом деле могут быть обвинены в 
измене, то во всяком случае они учинили ее не вследствие тайного договора с 
мусульманами, а исключительно имея в виду свои торговые интересы в пределах 
Византийского государства.
      Но представители «теории преднамеренности» не ограничились только 
попытками доказать факт измены Венеции. В 1875 г. появился новый мотив, 
проводимый особенно французским ученым графом Рианом (comte de Riant), который 
доказывал, что главным виновником перемены направления похода был не Дандоло, а 
отвергнутый папою Иннокентием III германский король Филипп Швабский, зять 
низложенного Исаака Ангела, женатый на его дочери и сестре царевича Алексея. В 
глубине немецкой земли была сплетена искусная политическая интрига, которая 
должна была направить крестоносцев на Константинополь. Исполнителем же планов 
Филиппа на Востоке явился Бонифаций Монферратский. В изменении направления 
похода граф Риан видит один из эпизодов вековой борьбы папства и империи. Своей 
руководящей ролью в походе Филипп унижал папу и его идею крестового похода; 
получив в восстановленном византийском императоре союзника, Филипп мог 
надеяться на успех в его борьбе с папством и своим соперником в Германии 
Оттоном Брауншвейгским. Однако этой теории Риана был нанесен удар работой В. Г. 
Васильевского, который показал, что бегство царевича Алексея на Запад имело 
место не в 1204 году, как думали историки, а в 1202, так что для «сложной, 
издалека задуманной политической интриги» Филиппа не остается, пожалуй, места и 
времени; «немецкая интрига окажется, пожалуй, таким же призраком, как и 
венецианская». К этому надо прибавить добросовестное исследование француза 
Тессье (Tessier) о том же походе, где французский исследователь на основании 
разбора и оценки современных источников, отрицает исключительную роль 
германского государя и возвращается к признанию наибольшего значения за 
рассказом Виллардуэна, т.е. возвращается к тому, что было господствующей точкой 
зрения до начала шестидесятых годов XIX века, т.е. к «теории случайностей». 
Тессье говорит, что четвертый Крестовый поход был французским Крестовым походом 
и что завоевание Константинополя было не германским, не венецианским 
достижением, а французским. Что же осталось из «теории преднамеренности» Риана? 
Осталось лишь то, что Филипп Швабский принимал участие в изменении направления 
похода и имел притязания, подобно Генриху VI, на Восточную империю; но 
источники не дают права утверждать, что какойлибо руководящий тонкий план, от 
которого зависела бы судьба всего похода, существовал.
      В конце XIX века немецкий историк В. Норден, отрицая окончательно «теорию 
преднамеренности» и соглашаясь в принципе с «теорией случайностей», углубил 
последнюю и рассматривал четвертый Крестовый поход в рамках отношений Запада к 
Востоку, стараясь вскрыть внутреннюю связь между четвертым походом и историей 
предшествующих ста пятидесяти лет.
      В результате, в сложной истории четвертого Крестового похода действовали 
разнообразные силы, исходящие от папы, Венеции и германского государя на Западе 
и из внешних и внутренних условий Византии на Востоке. Все эти силы, 
переплетаясь между собой и влияя друг на друга, создали в высшей степени 
сложное явление, не вполне ясное в некоторых сторонах его и по настоящее время. 
«Это, — говорит французский историк Люшер, — никогда не будет известно, и у 
науки есть