ашаться иконами. IV и V века считаются временем, когда иконоупотребление в 
церкви утвердилось и распространилось. Но тем не менее смущение продолжалось. 
Церковный историк IV века Евсевий Кесарийский называет почитание изображений 
Иисуса Христа и апостолов Петра и Павла «языческим обычаем»616. Также в IV веке 
Епифаний Кипрский писал в одном из своих писем, что он разорвал на куски 
церковную завесу (velum) с изображением Христа, или одного из святых, так как 
«оно оскверняло церковь»617. В V веке один сирийский епископ, еще до своего 
посвящения в этот сан, учил не признавать иконы. В VI веке в Антиохии было 
настоящее возмущение, направленное против почитания икон, а в Эдессе 
возмутившиеся солдаты бросали каменьями в чудотворную икону Христа. Известны 
примеры нападения на иконы и их уничтожения в VII веке. Из примеров в Западной 
Европе интересно письмо папы Григория I Великого в конце VI века к епископу 
Массилии (Марселя), который приказал в подведомственных ему церквах разбить и 
выбросить иконы. Папа, хваля его за рвение в том отношении, что ничто, 
сделанное человеческой рукой, не может служить предметом поклонения (nequid 
manufactum adorari posset), вместе с тем упрекал епископа за то, что он, разбив 
иконы, лишил исторического образования людей неграмотных, «которые, смотря, по 
крайней мере, на стены, могли бы прочесть то, чего они не могут прочесть в 
рукописях»618. В другом письме к тому же епископу папа писал: «За то, что ты 
запретил поклоняться иконам, мы тебя вообще хвалим; за то же, что ты их разбил, 
порицаем… Одно дело поклоняться картине (picturam adorare), другое дело при 
помощи содержания картины узнавать то, чему должно поклоняться»619.
      Итак, с точки зрения Григория Великого, как и многих других, иконы 
являются средством для народного образования.
      На иконоборческое настроение восточных провинций оказывали некоторое 
влияние иудеи, не признававшие на основании своей религии иконопочитания и 
допускавшие иногда резкие выступления против икон. Со второй же половины VII 
века начинают подобным же образом влиять мусульмане, которые, помня слова 
Корана о том, что «кумиры гнусны и суть дело сатаны» (V, 92), видели в 
иконопочитании подобие идолопоклонства. Часто приводимое историками сообщение, 
будто арабский халиф Иазид II за три года до эдикта Льва издал в своем 
государстве указ, предписывавший уничтожение икон в церквах своих христианских 
подданных, многими учеными подвергается сомнению620. Во всяком случае, с 
мусульманским влиянием на восточные области в смысле отрицания икон также надо 
считаться. Один хронист и самого императора Льва называет «сарациномыслящим» 
(????????????)621, хотя о прямом влиянии ислама на него оснований говорить нет. 
Наконец, одна из известных средневековых восточных сект, а именно секта 
павликиан, живших внутри Малой Азии и далее к востоку, также отрицала иконы. 
Одним словом, в восточных областях Византии, в Малой Азии, создалось ко времени 
Льва III уже довольно сильное иконоборческое движение. Один из наших церковных 
историков (А.П. Лебедев) о данном моменте пишет: «Можно положительно утверждать,
 что иконоборцев до времени иконоборства (в VIII веке) было много, и что они 
представляли собой силу, которой считала себя вправе опасаться сама церковь»622.
 Одним из иконоборческих центров в пределах империи была, между прочим, 
внутренняя малоазиатская область Фригия.
      Между тем, господство иконы в Византии достигло широких размеров. Иконами 
с изображениями Иисуса Христа, Богоматери, святых и различных сцен из Ветхого и 
Нового Заветов обильно украшались храмы. Изображения в церквах представляли 
собой мозаику, фреску или резьбу на слоновой кости, дереве или бронзе, т.е. 
были живописные иконы и иконыстатуи. Небольшие изображения воспроизводились в 
рукописях (миниатюры). Особенно почитались так называемые нерукотворные иконы, 
сделанные, по убеждению верующих, не рукой человека и отличавшиеся 
чудодейственной силой. Икона проникает в домашнюю жизнь: иногда иконы святых 
выбирались в качестве восприемников детей; вытканные изображения святых 
украшали парадное одеяние византийской аристократии. Есть, например, известие, 
что на тоге одного сенатора была выткана история всей жизни Иисуса Христа.
      Люди, воздававшие поклонение иконам, иногда понимали это поклонение 
слишком реально, т.е. чтили своим поклонением не то лицо, не ту идею, которые 
были изображены на иконе, а саму икону, сам материал, из которого она была 
сделана. Последнее являлось большим соблазном для многих из верующих, видевших 
в этом сходство с язычеством.
      Наряду с этим, по словам Н.П. Кондакова, «в столице наблюдается 
характерное размножение монастырей, монашеских общин, всякого рода обителей, 
которых число к концу VIII века (может быть, правильнее к VIII веку)623 
возрастает в небывалой пропорции». По мнению проф. И.Д. Андреева, в 
иконоборческий период в Византии число монахов можно без преувеличения 
определить в 100 000 человек. «Вспоминая, – продолжает тот же ученый, – что у 
нас теперь в России (написано в 1907 г.) при 120ти миллионном населении на 
необъятной территории насчитывается только около 40 000 монашествующих обоего 
пола, легко представить, какой частой сетью монастырей была покрыта 
сравнительно маленькая территория Византийской империи»624.
      Если поклонение иконам, чудотворным и обыкновенным, и мощам могло смущать 
многих людей, выросших в вышеобрисованных условиях того времени, то чрезмерное 
развитие монашества и великое умножение монастырей задевали уже чисто светские, 
государственные интересы. Благодаря неумеренному поступлению в монахи и уходу в 
монастыри молодых и здоровых людей, империя лишалась необходимых сил для войска,
 земледелия, промышленности и т.д.; одним словом, монашество и монастыри 
делались очень часто прибежищами для лиц, желавших избавиться от 
государственных обязанностей и вовсе не имевших искреннего стремления уйти от 
мира.