о том, что мне как человеку полагается знать, поскольку научила меня этому сама 
природа вещей, я пишу тебе. (17) На что теперь рассчитывая, дорогой Гелимер, ты 
не только себя, но весь свой род вверг в пучину бедствий? Ясно, чтобы не стать 
рабом! (18) Думаю, что в этом случае ты поступаешь как неразумный юноша и 
переоцениваешь свободу, полагая, будто она достойна того, чтобы из-за нее 
претерпевать всякие бедствия. (19) Разве тебе не ясно, что ныне ты являешься 
рабом у этих несчастных маврусиев, поскольку всю надежду на спасение, если 
лучшему суждено случиться, полагаешь в них? (20) Разве не было бы во всех 
отношениях лучше, дойдя даже до нищенства, быть рабом среди римлян, чем стать 
царем на Папуа и у маврусиев? (21) Неужели тебе кажется верхом обиды оказаться 
таким же рабом, как и Велисарий? (22) Оставь все это, любезнейший Гелимер! 
Разве мы, тоже происходящие из знатного рода, не гордимся, что служим теперь 
василевсу? А ведь говорят, что у василевса Юстиниана есть намерение вписать 
тебя в число сенаторов, наградить высшим саном, который называется чин патрикия,
 и одарить тебя большими и прекрасными землями и великими богатствами; он 
желает, чтобы Велисарий, дав твердые обещания, что все это будет исполнено, 
поручился бы тебе в этом. (23) То тяжкое, что уготовила тебе судьба, ты можешь 
благородно претерпеть, считая, что, поскольку ты всего лишь человек, испытать 
это необходимо. (24) Если бы судьба решила к твоим бедствиям присоединить 
что-либо хорошее, разве ты сам не счел бы себя вправе охотно принять это? И 
разве нам не следует одинаково относиться как к тому, что неизбежно вытекает из 
наших бедствий, так и к тому хорошему, что дается нам судьбой? Не вполне 
разумные так думать не могут. (25) Естественно, что и ты, тонущий в море 
бедствий, не можешь этого понять. (26) Потерявший под влиянием внезапного удара 
присутствие духа обычно лишается и способности правильно мыслить; если же ты 
сможешь вернуть себе возможность спокойно рассуждать и не будешь сетовать на 
превратности судьбы, то очень скоро тебе представится возможность достигнуть 
удачи и избавиться от гнетущих тебя бедствий".

(27) Прочитав это письмо, проливая горькие слезы, Гелимер ответил следующее: 
"За совет, который ты мне дал, я тебя очень благодарю, но быть рабом 
несправедливого врага я считаю для себя невыносимым. Если бы Бог проявил ко мне 
милость, я молился бы о том, чтобы отомстить тому, кто, не испытав от меня 
никогда ничего неприятного ни на словах, ни на деле, выдвинул предлог для войны,
 не имеющей никакой законной причины и поверг меня в такую несчастную судьбу, 
наслав на меня, не знаю откуда, Велисария. (28) И нет ничего невозможного в том,
 что и с ним - ибо он человек, а кроме того и василевс случится нечто, чего бы 
он для себя не желал. (29) Дальше писать уже не могу: отняла у меня разум 
постигшая меня судьба. (30) Прощай, милый Фара, и исполни мою просьбу: пришли 
мне кифару, один каравай хлеба и губку" 15. (31) Когда это письмо было 
доставлено и Фара его прочел, некоторое время он пребывал в недоумении из-за 
последней фразы письма, не понимая, что она значит, пока тот, кто доставил 
письмо, не объяснил ему, что Гелимер просит у него один каравай хлеба, чтобы 
насладиться его видом и вкусом, так как с того времени, как он укрылся на горе 
Папуа, он не видел печеного хлеба. (32) Губка нужна ему потому, что один глаз у 
него, воспалившийся от грязи, сильно распух. (33) Поскольку он был хорошим 
певцом и играл на кифаре, он сочинил песнь о своем несчастье, которое он хочет 
оплакать в жалобных звуках кифары. (34) Услышав это, Фара почувствовал огромную 
жалость к Гелимеру и, оплакивая человеческую судьбу, выполнил все, что было 
написано, и послал то, о чем просил Гелимер. Однако осады он нисколько не 
ослабил, но даже больше, чем прежде, охранял проходы.

VII. Уже три месяца тянулось время осады, зима между тем кончилась. Гелимер 
пребывал в страхе, подозревая, что осаждающие вскоре попытаются напасть на них, 
тела же большинства родных ему юношей в результате такого бедствия оказались 
полны червей. (2) Обо всем он очень болел душой, с неудовольствием примиряясь 
со всем, кроме смерти. Сверх ожидания, он твердо переносил свое бедственное 
положение, пока ему не пришлось увидеть следующее зрелище. (3) Одна женщина из 
племени маврусиев, кое-как собрав немного зерна, сделала из него лепешку, 
разумеется, маленькую и положила ее в горячую золу на очаге. Таков у маврусиев 
обычай печь хлеба. (4) У этого очага сидели два мальчика, жестоко страдающие от 
голода. Один из них был сыном той женщины, которая положила печь лепешку, а 
другой - племянником Гелимера. Оба они хотели схватить эту лепешку, как только 
им покажется, что она испеклась. (5) Из этих мальчиков вандал, опередив другого,
 успел раньше схватить лепешку и, еще совсем горячую, полную золы, одолев 
ваемый голодом, засунул в рот и стал есть. Тогда второй мальчик, схватив его за 
волосы, ударил по лицу и, вновь и вновь нанося удары, заставил с великим трудом 
выплюнуть лепешку, которая была у него уже в глотке. (6) Этого зрелища - а он 
видел все с самого начала - Гелимер не вынес, его решимость поколебалась, и он 
тотчас же написал Фаре следующее: (7) "Если кому-нибудь пришлось когда-либо, 
перенеся тяжкие испытания, прийти к решениям, противоположным тому, что было им 
задумано прежде, то считай таким и меня, дорогой Фара. (8) Твой совет глубоко 
запал в мою душу и я вовсе не хочу пренебрегать им. Я не собираюсь больше 
противиться судьбе и спорить с тем, что предназначено, но тотчас последую туда, 
куда ей будет угодно меня повести. Пусть только мне будет дано твердое обещание,
 что Велисарий ручается: василевс сделает все, что недавно ты мне предлагал. 
(9) Как только вы дадите мне в этом твердое заверение, я отдам вам в руки и 
себя, и своих родственников, и тех вандалов, которые тут находятся с нами".

(10) Вот что было написано Гелимером в этом письме. Фара, сообщив Велисарию и