торая, если не совпадала вполне с древнегреческой 
религией, то, во всяком случае, составляла значительную ее часть? Вдумчивый 
эллин несомненно ответил бы: "это – Мать-Земля", – как это и сделал Еврипид 
устами своего пророка Тиресия (Вакх. 275 сл.): 
Послушай, сын мой. Два начала в мире 
Суть главные: одно – Деметра-матерь 
(Она ж – Земля; как хочешь, называй). 
Но это толкование, как и вообще религиозные толкования в Древней Греции, не 
было обязательным, и какой-нибудь другой богослов мог бы оспорить его довольно 
вескими соображениями, ссылаясь и на миф, и на земледельческий характер культа. 
В мифе Земля тоже выступает, но, скорее, как противница Деметры: это она 
производит, "угождая Аиду", тот волшебный нарцисс, обладание которым отдает 
Кору похитителю; а если отождествлять Мать-Землю с Реей, матерью и Деметры, и 
Аида, и самого Зевса – как это делали многие, – то ведь и Рея выступала в мифе 
отдельно, как примирительница в споре своих детей. Земледельческий же характер 
культа заставлял видеть в Деметре богиню хлебопашества, т.е. той человеческой 
деятельности, которая насиловала Мать-Землю, заставляя ее против своей воли 
служить человеку своими дарами. 
На деле греческая религия переросла старинную религию природы, почему Деметра и 
оставила далеко за собой тот символический образ, с которым она некогда была 
тождественна; но все же он и впредь оставался ей родственным. Мы стали бы 
бесплодно тратить свое время, стараясь разобраться в том, в чем уже эллины 
цветущей эпохи разобраться не могли; здесь достаточно будет отметить, что 
Деметра сознавалась, как богиня, если не обязательно тождественная с 
Матерью-Землею, то, во всяком случае, родственная и, поэтому, тяготеющая к 
слиянию с нею. 
Но мы должны пойти дальше: даже символический образ Матери-Земли не един, даже 
он существует в мифах и, в особенности, в культах в двух, так сказать, 
ипостасях: как Мать и как Земля. Понятно, что эти две ипостаси и подавно 
сознаются как родственные и поэтому тяготеющие к слиянию; но все же, повторяю, 
и мифы, и культы их разъединили. Мы здесь оставляем пока в стороне Землю, 
всецело коренящуюся в религии природы; займемся только богиней-Матерью (Meter). 
Ее культ принадлежит к самым запутанным проблемам древнегреческой религии. С 
одной стороны, мы должны различать чисто греческую богиню-Мать; ее нам 
представляет уже доисторическая критская культура II, если не III тысячелетия: 
это – женская фигура на вершине горы с копьем в руке, по обе ее стороны стоят 
львы, вблизи – символы критского Зевса, перед ней – адорант в экстатической 
позе. Так как Крит и позднее считался родиной Зевса и местом культа его матери 
Реи, то соблазнительно присвоить это имя безыменной, как и все доисторические 
фигуры, древнекритской богине львов, особенно, если согласиться с тем, что само 
имя Реи (Rheie = (о)reie "горная") означает "горную" богиню; но читатель сейчас 
увидит, какие трудности этим создаются. Эта богиня-Мать, но не под именем 
отличаемой от нее Реи, и в раннее историческое время пользовалась культом в 
Греции; в Афинах, как и в Олимпии, ей были посвящены старинные храмы, Metroa, 
из коих афинский служил государственным архивом, и благочестивый Пиндар 
выстроил ей капище у своего дома, в котором он чествовал ее вместе с божествами 
природы, Паном и нимфами. 
От греческой богини-Матери мы должны отличать азиатскую, чтимую в Греции и 
греками под тем же именем. В самом чистом, но именно азиатско-чистом виде, ее 
культ правился в Пессинунте, в той области анатолийской Фригии, которая в III в.
 была занята пришлыми галльскими племенами (выше §3); но на религиозном 
сознании коренной Греции этот азиатский образ с окружающим его своеобразным 
культом долгое время действовал не непосредственно, а через свои сильно 
эллинизованные претворения в греческой Азии. С чрезвычайной опаской подходим мы 
к этому вопросу: свидетельства о культе Матери в греческих колониях Анатолии 
многочисленны, но очень лаконичны. Они большею частью установляют только 
наличность в данной общине нашего культа, ничего не говоря ни об его характере, 
ни подавно об его филиации с пессинунтской Матерью, с одной стороны, и с ее 
культами в коренной Греции, с другой. Оставляя в стороне тернистый и 
неблагодарный путь культо-исторического и культо-топографического исследования, 
которому здесь не место, ограничимся общей характеристикой религии этой 
азиатско-греческой Матери, средней между чисто греческой и чисто азиатской – 
той, которую знала коренная Греция V и IV вв. 
Эта азиатско-греческая Мать, называемая иногда, подобно своему пессинунтскому 
первообразу, Кибелой, представлялась всепревосходящей по своему могуществу 
богиней, как и подобало той, которая родила Зевса; это к ней относится молитва 
хора в "Филоктете" Софокла (ст. 391 cл.): 
Царица гор, ключ жизни вечный, 
Зевеса матерь самого, 
Что златоносного Пактола 
Блюдешь течение – Земля! 
Чьей волей над быком могучим 
Ретивый торжествует лев... 
Таинственный символ заклания быка – точнее, растерзания быка львом – проходит 
через всю греческую религию от ее зародышей до позднейших времен, поскольку она 
находилась под азиатским влиянием; что он означает здесь, тщетно спрашивать – 
это было одной из тайн мистического культа. Непосвященные знали только, что 
торжествующий над быком лев сам был покорен Великой Матери: прирученный, он 
ластился к ее ногам, смирно лежал на