итикой Эллады – дельфийское жречество, и рядом с культами олимпийских богов 
возникают неизвестные Гомеру мистические религии Деметры и Диониса. Аттический 
период в V и IV вв. знаменует собой новый поворот в сторону секуляризации. 
Архитектура опять, как в ахейский период, ставит себе светские задачи; но это 
уже не царские дворцы, а здания для потребностей державного демоса – палата для 
его пританов, стои для него самого и его детей. Скульптура посвящает себя уже 
не только богам, но и атлетам и вообще выдающимся людям; живопись прославляет 
национальные победы; Гиппократ ведет медицину обратно на рациональные пути, 
софисты делают то же с другими науками и философией, причем их почин находит 
себе продолжение в Демокрите и завершение в Аристотеле. Туже всего поддается 
новым влияниям частный быт; все же и здесь успех софистов и их продолжателей 
доказывает, что для умов наступила пора самостоятельного мышления. Таково было 
состояние греческой культуры в момент ее перехода из эллинского мира в 
эллинистический. 
Каково же было ее дальнейшее движение? 
§36
Более всего остается верным старому пути изобразительное искусство. Конечно, 
основание новых городов повело к основанию и новых храмов, но это творчество в 
старых формах не определило собою характера эллинистической архитектуры. Ее 
новой, заманчивой задачей стал царский дворец – как и в ахейскую эпоху – а 
затем его смягчения, дом вельможи, дом вообще зажиточного гражданина; явились 
проблема перистиля, проблема триклиния (столовой), проблема эка (гостиной) – их 
построения, их архитектонического, скульптурного, живописного украшения. 
Главные центры эллинистической культуры соперничали между собою в их разрешении 
– Коринф, Кизик, Антиохия, Александрия; результатом был тот тип 
эллинистического дома, который нас восхищает в Помпеях. 
В скульптуре следует различать ее статуарную и ее рельефную отрасль: последняя 
с интересующей нас здесь точки зрения составляет одно целое с живописью. Что 
касается первой, то мраморные боги уже под резцом Праксителя (IV в.) в 
значительной степени обмирщали: чисто женственная при всей целомудренности 
красота его Афродиты принципиально отлична от религиозной красоты фидиевской 
Паллады. Эллинизм пошел в этом отношении еще дальше, как показывает лучше всего 
сопоставление Афродиты Праксителя с Медичейской: там переход от богини к 
женщине, здесь от целомудренной женщины к гетере. 
Все же в Сараписе (или Плутоне) Бриаксида чувствуется нечто новое: доброта этих 
глаз, грустно смотрящих на нас из-под завесы спускающихся на чело кудрей, 
свидетельствует о том, что эволюция, совершенная религией в IV в., не прошла 
бесследно для его творца. Эллинизм находился на дальнейшей линии этого 
развития; но мы не можем утверждать, чтобы его статуарное искусство по ней 
проследовало. Бриаксид так и остался последним творцом религиозного идеала, 
последним в ряду пророков резца. Созданный эллинизмом религиозный тип 
тимофеевской Исиды гораздо менее говорит нашему сердцу; что же касается 
тимофеевской Великой Матери, то еще вопрос, была ли она вообще как таковая 
осуществлена в статуарной скульптуре. То же самое придется сказать о 
тимофеевском Аттисе; что же касается пессинунтского, то он, правда, 
заинтересовал художников, но далеко не перворазрядных, своей физиологической 
извращенностью, и то, что они из него сделали, должно быть названо прямо 
отталкивающим. Нечего и говорить, что тут не было и атома религиозности. Более 
же всего должны мы посетовать на художников эллинизма за то, что они не 
воспользовались новым благодарным типом, который был выработан религией 
эллинизма: типом богини-матери с ее младенцем-сыном, Деметры с Иакхом, Исиды с 
Гором, матери Реи с Зевсом, Афродиты с Эротом. Они изображаются изредка, но без 
оригинальности, и до центрального положения в религиозном искусстве этому типу 
очень далеко. Высшее достижение здесь, таким образом, отсутствует, и античность 
предоставила христианству осуществить в искусстве его самую интимную 
религиозную идею – идею Мадонны. 
Видно, и здесь художники были отвлечены чисто светскими задачами. На очереди 
стояло развитие портрета в путях одухотворенного реализма; эту задачу ставили и 
цари греко-восточных государств, и выдающиеся полководцы, и государственные 
мужи, и основатели и руководители философских школ – земные боги и здесь 
затмили небесных. И потомство не могло не признать, что эллинизм блистательно 
разрешил эту, столь же нужную, сколь и трудную задачу; но именно пути, в 
которых он справедливо искал ее разрешения – пути, как я сказал, 
одухотворенного реализма – не благоприятствовали развитию религиозного 
искусства. Только к концу нашего периода всеобщая сакрализация охватывает и 
статуарную скульптуру, возрождается идеализм, возникает школа ваятеля Пасителя. 
Но полем его деятельности были уже не эллинистические государства, а Рим, и 
сколько-нибудь решающего значения его школа, по-видимому, не получила. 
Переходя затем к рельефной скульптуре и живописи, мы опять-таки должны 
установить сильную убыль религиозного духа. Мы его видим в последний раз в тех 
дивных рельефах, которыми благочестие живых украсило могильные плиты дорогих 
покойников в Афинах IV в. – в тех рельефах, которые наполняют собой ряд зал в 
афинском национальном музее; к сожалению, Деметрий Фалерский своим законом 
против пышности похорон в конце этого века убил эту прекрасную отрасль 
искусства, и она уже более не возрождалась. В других, чисто светских областях 
"роскошь", т.е. необходимая для процветания искусства счастливая избыточность, 
не преследовалась: искусство пошло туда, куда ему давали ход. Это было – 
украшение того самого э