тории. 
Опасность, которой подвергался дельфийский Аполлон, усилила любовь к нему всей 
Эллады: теперь более, чем когда-либо, он стал ее живым символом в борьбе с 
варварским миром. С другой стороны, этолийцы, его славные спасители, увенчав 
себя бессмертной славой, не устояли против соблазна остаться его светскими 
покровителями и впредь. Именно остаться: захватили они эту роль уже поколением 
раньше, как союзники Пирра в его войне с Македонией; но тогда этот захват был 
встречен эллинами очень недружелюбно, и афиняне в политической песне обратились 
к своему гостю Деметрию Градоосаждателю с просьбой уничтожить этолийского 
сфинкса, насилующего Элладу с парнасской скалы. Теперь обстоятельства 
изменились; и когда этолийцы, желая подчеркнуть свою новую роль, учредили в 
Дельфах новые игры, игры Спасения (Soteria), и разослали по эллинским общинам 
глашатаев с просьбой принять в них участие, признавая их в их музыкальной части 
равноправными с пифийскими, а в гимнастической – с немейскими, то просьба эта 
была уважена. Особой сердечностью отличается сохранившийся нам почти целиком 
хиосский декрет; приводим из него выдержку, интересную во многих отношениях (М. 
365): 
"Вследствие и т.д., народ, желая и со своей стороны участвовать в чествовании 
богов, и помня о своей искренней дружбе с этолийцами, постановляет: в добрый 
час принять их предложение и признать состязания Сотерий, которые этолийцы 
учреждают в благодарность за спасение дельфийского храма Аполлона и всей Эллады,
 с награждением победителей венками, согласно постановлению этолийского союза...
; воздать хвалу этолийскому союзу и увенчать его золотым венком за его 
благородство, благочестие в служении богам и доблести в войне с варварами. А 
чтобы все знали об этом чествовании, священноглашатаю возгласить в Дионисии в 
театре непосредственно перед состязанием отрочьих хоров, что народ хиосский 
венчает этолийский союз золотым венком за его благородство и благочестие в 
служении богам".
Таковы были эти медовые годы этолийской гегемонии в Средней Греции, 
продолжавшейся целое столетие – и значит, долее афинской двумя веками раньше. 
Понятно, что союз, заняв преобладающее положение в амфиктионии, не всегда 
удерживался от произвольных и насильственных действий; но дельфийский храм при 
нем, несомненно, увеличил свое обаяние. Его духовный авторитет признавался; к 
нему обращались желающие обеспечить право убежища за той или другой святыней. 
Не только греческие общины, и эллинистические властители заискивали перед ним – 
и пергамские Атталиды, и сирийские Селевкиды, и египетские Птолемеи. Главным 
торжеством Дельфов было обращение к ним Рима в 216 г. после поражения при 
Каннах; а так как последствием этого обращения были успехи побежденных в 
дальнейшей войне с Ганнибалом, то Рим временно и сам стал клиентом дельфийского 
бога и вторично к нему обратился десятью годами позже с запросом относительно 
смысла одного оракула Сивиллы. Как результатом этого вторичного обращения, было 
введение в Рим культа Великой Матери и начало ориентализации Рима, – это мы 
увидим в четвертом очерке. 
Особенно близкими были отношения Дельфов и Селевкидов по причине, о которой 
придется сказать вскоре; это было на руку этолийцам, которые и сами заключили 
союз с сирийскими властителями – на гибель себе. Но вскоре за победой над 
Ганнибалом начались вмешательства римлян в дела греческого востока. Их первой 
жертвой стал царь Македонии; пришлось Дельфам приветствовать победу потомков 
Энея над притеснителем Эллады – быть может, искренне. Ближе и ближе стали 
отношения их к Италии и Риму, сильнее их обаяние. Но союзником македонского 
царя в его войне с Римом был Антиох сирийский; союзник также и этолийцев; 
победа над ним Рима в 191 г. повела к роспуску этолийского союза. Ну, что ж, 
тем лучше: Дельфы были, таким образом, "освобождены" от своего покровителя и 
господина. Правда, место этолийцев занял Рим; пришлось и за этой заменой 
признать хорошую сторону и рядом с этолийскими Сотериями учредить в честь 
нового покровителя новые игры – Ромеи. 
Гегемония Рима принесла Дельфам не упадок, а, скорее, еще больший расцвет их 
обаяния. До того они были стеснены неприязненными отношениями своих 
покровителей-этолийцев к ахейскому союзу, отчуждавшими от них всю подвластную 
последнему область: теперь это стеснение отпало, клиентела оракула расширилась 
также и в эту сторону, а также и в сторону Италии. Росло и росло число 
дельфийских "проксенов" (т.е. государственных гостеприимцев, по-нашему, почти 
"консулов") по всей вселенной, становящейся постепенно из греческой 
греко-римской: а так как Дельфы умело поддерживали связи и с литературным и 
художественным миром, то и поэзия и изобразительные искусства взапуски украшали 
земную обитель Аполлона. Одним словом, первое столетие римской гегемонии было 
для Дельфов эпохой нового, еще не виденного благополучия; обращение Греции в 
римскую провинцию около середины этого столетия ничего в этом отношении не 
изменило. 
Гром грянул в начале следующего. Очень вероятно, что пророчество Сивиллы, 
грозившее сыну древней Трои гибелью через десять веков после смерти его 
праматери, содействовало роковому безумию, обуявшему греческий мир. Этот срок – 
83 год – приближался; но кто будет вершителем рока? Если вообще кто-либо, то, 
конечно, могучий царь анатолийского востока, Митридат. И вот Эллада признает 
его, отрекаясь от гибнущего Рима. Но Рим не погиб: его спасла могучая рука 
Суллы, и легковерная Греция не замедлила почувствовать тяжесть этой руки. 
Дельфы были разграблены, обаяние их прорицалища пало надолго. Из духовного 
центра вселенной оно обратилось в скромный очажок местного значения, дававший 
частным людям указания о местонахождении их беглых рабов и успешности 
задуманных ими торговых предприятий. "Выдохлась, видно, вещая сила Земли, 
вдохновлявшая некогда Пифию", – объясняли современные Цицерону греки. 
§27
Упадку значения дельфийского оракула в I в. до Р.X. содействовало т